Евгений Фёдоров - Большая судьба

— Эх, ты, шатун, шатун, и куда тебя понесло? — с обидой сказал купец.

— Погоди, сейчас заврется, и тогда увидишь, куда его занесло, сердито прошептал литейщик, но всё же решил сказ выслушать до конца.

А рассказчик, как ни в чем не бывало, продолжал:

— В горах Афганистана на него напали пастухи, носившие за плечами длинные ружья. Они ограбили его. Он ушел от них голый и беззаботный, как перекати-поле. Но настойчивость его походила на упругий толедский булат, тайну которого он искал. Аносов шел пешком, как нищий, всё дальше и дальше; он пересек горные хребты, песчаные бесплодные пустыни, зеленые оазисы, оживленные восточные города. Никто не узнал бы в нем офицера русской армии, начальника большого завода.

Прошло два года, и в один из дней перед Аносовым открылась долина Дамаска. Город утопал в зелени садов, над которыми пестрели цветами ляпис-лазури изразцовые купола мечетей и храмов. Небо простиралось голубое, бездонное. По дороге, проходившей среди безжизненных скал, шли толпы запыленного народа, на чистокровных скакунах ехали высокие, воинственного вида арабы; кричали ослы, погоняемые палками погонщиков; медленно раскачиваясь, шел караван верблюдов. Под сожженной солнцем смоковницей лежал одинокий путник и тихо стонал. Серый ослик, нагруженный переметными сумами, стоял возле него, уныло понурив голову. Аносов подошел к больному и наклонился над ним. Старик был сух, изможден, в его глазах Павел Петрович прочел мольбу. «Я не могу дальше ехать. В дороге меня одолела болезнь», — пожаловался старик. Неподалеку от смоковницы виднелся колодец. Аносов сходил к источнику, принес прохладной воды и утолил жажду старика. За раскаленными скалами скрылось солнце, и быстро наступила ночь. С гор повеяло прохладой. Старик не мог ехать на ослике. Аносов, недолго думая, взвалил старика на плечи и понес к Дамаску. Это была нелегкая ноша, но он не сдавался. Аносов и не подозревал, что сегодня, как никогда, он близок к цели. Аносов притащил старика в лачугу и уложил на жесткое ложе. Из соседней двери выглянула девушка. Тонкое матовое лицо оттеняло черные волосы, как звёзды в темную ночь светились ее глаза. Увидев чужеземца, она мгновенно скрылась. Старик пожал Аносову руку: «Я не знаю, кто ты. Но зачем ты пойдешь в ночь, когда здесь будет тебе приют и пища?». Аносов присел к больному и рассказал о своих поисках. Старик внимательно слушал. Глаза его вспыхнули, и он сказал горячо: «Ты угадал в самый раз. У меня нет подмастерья, я научу тебя делать литые булаты». Старик был последний знаменитый мастер дамасских литых булатов.

— Поди ж ты, как складно байку плетет! И голос, и слово какое подыскалось, наше, родное! — неугомонно заворочался Швецов и спустил с печи голову, пристально всматриваясь в рассказчика.

Сибирскому купцу тоже не по нутру пришелся чернявый. Сквозь спокойную, гладкую речь его проступало что-то фальшивое. А тот, не замечая старика на печи, продолжал свое:

— И сказал сириец Аносову по сердечности: «Сын мой, старое мастерство умирает и на Востоке. С тех далеких времен, когда полчища Тимур-Ланга покорили Сирию, здесь утратили мастерство дамасских клинков. Сейчас ты видишь мою бедную хижину и последние булаты! — при этом старик показал драгоценное оружие. — Эти клинки и дочь — последнее мое богатство. Оставайся у меня, и ты познаешь мудрость старинного мастерства!». Аносов, конечно, обрадовался, что пристроился к мастеру. Ковал мечи, подолгу размеренно бил тяжелым молотом по пучку железной проволоки. Так делали арабы самую важную работу: они холодным способом, без накала на огне, ковали «джаухар» — узорчатую дамасскую сталь. Однако до настоящего булата еще было далеко!..

От нагоревшей лучины отломился уголек, упал в бадейку с водой, зашипел. Потянула струйка дыма.

Чернявый вынул кисет, носогрейку, неторопливо набил ее табаком и, подойдя к лучине, разжег. Глубоко затянувшись, он продолжал:

— А раз подглядел Аносов, что и как! Познал-таки великое таинство рождения булата! И вот как было дело, братцы. Сковал старик из знакомого сплава клинок. И что вы думаете? Раскаленный, сыпавший искрами, этот клинок мастер поспешно передал арабу. Тот вскочил на коня и понесся из города. Мчится, как вихрь, а с горячего клинка так и сыплются искры! От страха конь стрелой вынес араба в пустыню и пустился, будто за ним гналась волчья стая. В ушах ветер свистит, белый бурнус араба от ветра хлещет, а всадник, подняв раскаленный клинок, подставил его ветру и еще горячее погнал коня.