Вячеслав Усов - Огненное предзимье - Повесть о Степане Разине

Успех и сила, богачество по умственным способностям, а не по знатности, были мечтанием всякого умелого и работящего посадского и мужика. Из тех, что по примеру лысковцев брали у своего боярина сотни и тысячи взаймы. И отдавали, страдники!

Бог Маозей, успех и сила по умственным способностям… Жизнь без приписки к помещикам и черным слободам, повольный торг с умеренными пошлинами и равные права с дворянами. Дай богу Маозею волю, дворянство не удержится у власти. Осознавал ли Полоцкий, как верно он уловил то, что слышали русские люди в пока еще далеких, едва донесшихся с низовьев Волги, призывах Разина?

Служилых призывали явиться не в Москву, а прямо к месту будущих боев — к Тамбову и Симбирску. Пошла работать бумажная машина военного призыва. В уезды выехали посыльщики со строгими грамотами, к шестому августа в их списке насчитывались уже десятки имен, подьячие Разрядного приказа работали в поту и страхе. Нрав князя Долгорукова был им известен.

Никто не знал, куда из Астрахани двинется многотысячное войско Разина. В грамотах первой половины августа преобладали распоряжения об укреплении Тамбова. Понятная растерянность воронежского воеводы звучала в многочисленных «отписках»: «И о том, что ты, великий государь, укажешь мне, холопу твоему, чтобы в приход неприятельских людей под городом Воронежем за худобою и малолюдством и без воды какова дурна не учинилось, и мне, холопу твоему, в том от тебя в опале не быть…» Борис Бухвостов одинаково боялся опалы государя и прихода Разина. Он был уверен, что воронежцы откроют ворота казакам.

У князя Долгорукова были товарищи — воеводы Щербатов и Леонтьев. Трудился полковой дьяк Михайлов. Однако Юрий Алексеевич давно усвоил, что, если сам не проследишь хотя бы за заказом боевых знамен, в неразберихе сборов о них забудут. Так, кстати, и случилось: только в начале октября, когда полки начали боевые действия, была составлена бумага: «Живописцу написать прапор 5 аршин и на нем травы золотом и серебром, да 4 прапора по 15 аршин, на них золота и серебра солнцы, месяцы и звезды для полка Юрия Алексеевича Долгорукова…»

Уму непостижимо, сколько сразу потребовалось разнообразных вещей для снаряжения войска. Сколько людей пришлось привлечь для неотложных хозяйственных забот. Дворяне должны были являться с припасом и своим оружием, но полки нового строя нуждались в полном снаряжении. В глазах рябило от списков «сколько чего для полкового снаряжения надобно»: ризы и богослужебные книги, непременно новые, воск, фитили, шатры, сундук с лекарствами, сукно на стол, ножные кандалы, бумага, хомуты, шлеи… Чем старше полководец, тем тяжелее поднимать громаду войска, внушать ответственность и страх множеству подчиненных ему, по большей части нерадивых людей. Князь Юрий Алексеевич устал и на прощальный прием к царю двадцать восьмого августа явился не в лучшем виде.

К этому времени из донесения стрельца Алексинца стало известно, что Разин движется на север. Государь выглядел озабоченным всерьез. На юге отпадала от Москвы целая страна: Дон, низовья Волги и, надо полагать, Яик. Везде господствовал казачий вольный круг. В соседстве с Украиной, где гетман Дорошенко заигрывал с турками, а запорожский кошевой Серко уже сносился с Разиным, рождалось какое-то военное сообщество нового вида, едва не государство. По сообщениям Алексинца и воевод, захваченное на Волге имущество и оружие шло на Дон, а казаки в прелестных письмах призывались не только к Степану Тимофеевичу, но и в Черкасск. Получалось, что все Донское войско молчаливо поддерживает Разина, Москву же кормит лживыми отписками. Еще и то заботило царя, что говорил Алексинец об Астрахани: «А боярская-де жена и всяких начальных людей жены все живы, и никово с тех жен он, Стенька, не бил, и у митрополита-де он, Стенька, был почесту»,

— Мне в ум нейдет, как митрополит Иосиф с вором за одним столом сидит, — жалобно возмущался государь. — И, видно, крепкий в Астрахани порядок заведен. Что он за человек, Стенька?

— Его Иван Горохов знает, — подсовывал любимца Ордин-Нащокин.

После того как за калмыцкое посольство Иван Семенович Горохов получил сторублевую шубу и серебряный кубок, Алексей Михайлович его запомнил. В последнее время Горохов стал угрюм, и хмуро, без преданного сияния в глазах, ответил государю:

— Разин себе на уме мужик. Непрост и неуступчив. Головщик.

— Коли умен, чего ж он на рожон лезет?

— На что надеется, не ведаю, — поддакнул государю Ордин-Нащокин. — А Дон мы хлебушком прижмем…