Вячеслав Усов - Огненное предзимье - Повесть о Степане Разине

Водораздел между излучинами Дона и Волги размыт оврагами. Овраги, тяготеющие к Дону, — долгие, с пересыхающими ручейками, а возле Волги — крутые, частые, как торопливо обгрызенная краюха хлеба. Степь редко оживляется березовыми рощами-колками, только в оврагах, под зыбкими обрывами, местами зеленеет дубовый и ореховый кустарник. Степные травы в мае сочны, лакомы.

На следующий день по выходе из Паншина казаки выволокли на водораздел лодки и струги, увидели на севере знакомые курганы и, как всегда, подумали о легкой смерти. При виде древних могил кочевников смерть почему-то не кажется тяжелой.

Войско само собой разбилось на три отряда. Василий Родионыч Ус вел струги, Разин шел с конными казаками.

Максиму Осипову и Харитонову было поручено присматривать за пешими. Они, недавно сорванные с мест одними слухами о воле и возмездии, в неиссякаемом восторге глотали пыль за казаками.

Казаки Уса знали, зачем они идут и даже куда они отправят свою добычу. Они из пеших подобрали себе помощников — спиной покрепче и рожами позлее. Началась перевалка стругов к отвершкам волжских оврагов, где каждое плечо и сокращение пути на полверсты было подарком. Царицынский беглец Степан Дружинкин указывал урочища, удобные для переволоки.

Конные, ускакав вперед, смотрели, как сворачивают с их пути черные отары. Овцы принадлежали едисанам. Разин считал опасным оставлять этих присягнувших царю ногайцев между собой и безоружным Доном. Разин знал, что одна весть о вольном войске, сбирающемся на Дону против бояр и дьяков, поднимет и привлечет к нему множество крестьян и трудовых ярыг. Свобода — святое дело… Но за нее придется жестоко воевать. А чтобы семитысячное войско не превратилось в неуправляемую ватагу, надо заботиться о нем, кормить и обеспечивать оружием и лошадьми.

В последнем свете долгих сумерек конные сотни вышли к Волге. С правобережных круч виднелась, пропадая в наползавшей тьме, левая, луговая сторона. Покрытая лесными зарослями и протоками, она почти сливалась с мощным руслом. Ее изрезанные заводями берега, крупные острова и правый, овражный берег были удобны для засад и бегства. И если у этих скачущих, плывущих и волочащихся пешком было мучительное сомнение в будущем, то ныне мрачнеющие дали великой торговой и разбойничьей реки и поразили, и убедили их: они — на воле!

Струги свалили в Волгу в версте выше Царицына. Уже стояла чуткая воровская ночь. Все разом притомились, мечтали закемарить. Василий Ус считал: не время. Надо ошеломить защитников Царицына. «Зачем? — возразил Разин. — Они мне сами отворят». — «Окстись!» — «Иначе я, Василий, пошел бы на Азов вины заслуживать. Меня ведь… ждут!» В глухом и как бы сонном голосе Степана Тимофеевича была пророческая убежденность. Василий Родионович поежился: во что ввязался? Он чувствовал, что перед ним и казаками открывается нечто более глубокое, обреченно-безвозвратное, чем они ждали и хотели. Сам Ус умел и останавливаться вовремя, и поворачивать, и получать прощение.

Чуть рассвело, войско двинулось вдоль берега. Вплотную под обрывами, застревая на намывах перед устьями оврагов, шли струги, похожие на тихих плавучих многоножек. Носовые пушечки чернели хоботками нестрашно, любопытно. Конные норовили обойти овраги по верховьям — в степи копыту мягче. Теперь стало особенно заметно, как плохо вооружилось войско. Многие шли с одними деревянными пиками, обожженными в кострах. Другие разжились топорами — от боевых клевцов до деловых. В Царицыне оружия немного. Придется разворачивать походные кузни, брать ближние городки и проплывающие «бусы», тем временем — кормить людей и пресекать бессмысленное душегубство. Волжские города должны ждать избавителей, а не страшиться их.

Стена Царицына была составлена из деревянных срубов, засыпанных землей. Две башни — угловая и воротная — высоко поднимались над односкатной тесовой кровлей. Они чернели бойницами для пушек и пищалей. Бревна, оглаженные пыльными ветрами, блестели, будто мокрые.

— Надобно огненным приметом, — прикинул Ус. — Из пушек вдарить в причинные места. Бывалоча, в Литве…

Разин ознобил его ведовской ухмылкой:

— Я ударяю словом.

При виде множества заведомых душегубцев, как в грамотах Казанского приказа именовалось войско Разина, жители Царицына должны были испытать желание защищаться. Воевода Тургенев поддержал их боевой дух, приказав ударить из пушки и прогреметь в колокола. Но — удивительно: посадские полезли на стену из одного нечестивого любопытства, не взяв оружия, словно не воры расположились табором на склоне ближнего оврага, а скоморохи. Казаки не ответили на выстрел. Дружно и весело потянулись в розовеющее небо дымки их костров, и в лучах раскалявшегося солнца заблестели медные котлы. «У них все обчее», — передавали друг другу жители. Сами они не рвались объединять свое имущество, но от артельных котлов падал какой-то небывалый свет… Никто пришельцев не боялся.