Вячеслав Усов - Огненное предзимье - Повесть о Степане Разине

— Тяжек твой крест, — изумленно сказал отец Иван. — А не боишься, что воеводы ополчение раньше соберут, нежели ты на полночь двинешься?

— Я стану торопиться. На Волге скоро многие оставят меня, взяв долю от дувана. Все больше в войске нашем будет пришлых. Они и поворотят, куда нам надо.

— Мнится мне, батько, они тебя в первую голову послушают.

— Негоже атаману призывать к тому, к чему не готово войско. Я знаю, куда идти, но слово атамана должно покрыться криком «любо!», иначе незачем и говорить его. Как саблей без толку махать, если срубить не можешь.

К ужину Разин кроме отца Ивана позвал Осипова и Харитонова, есаулов из крестьян. Едва не за полночь они проговорили вчетвером.

По-своему поняли Разина пришельцы из воровских осиновых лесов, дрожащих даже в безветрие каждым листком на тонком черенке. Вчерашние разбойнички решили: «Он всех нас повязал Герасимовой кровью».

Горячим колесом степных ветров, в блеске трескучих гроз на Дон накатывалось лето. Время решать, куда идти.

Первый круг был созван в Черкасске, благо туда стянулась большая часть войска. Сперва возникли несогласия по пустякам: голутвенные и домовитые казаки выволокли свои обиды. Все были правы — и коренные казаки, лившие кровь в бесчисленных пограничных войнах, и пришлые, которым тоже надо жить, коли уж с Дону выдачи нет…

— Любо ли вам, молодцы, на Азов иттить? — воззвали есаулы.

Вопрос был задан для отвода глаз. Круг дружно промолчал.

— А любо ли итти на Русь, с изменниками-боярами повидатца?

Разин напрягся в ожидании «любо!». Оно возникло, запорхало по плотной толпе — вот-вот объединит людей в отважном порыве в небывалое… Есаул Осипов даже ладони поднял, удерживая в воздухе угасающие крики, и безнадежно опустил. Померкла даль. Перед глазами только край помоста, пыль и овечьи катыши.

Чего же вы хотите, атаманы-молодцы? Куда вас тянет, вольные ярыжки, уволенные солдаты и драгуны, пленные ляхи и беглые холопы?

— Любо ли вам итти на Волгу?!

Максим добавил про себя: «На душегубство, насады разбивать, покуда воеводы не перетопят вас».

Круг отозвался дружным «любо!». Как очевидец доносил: «Про Волгу — завопили».

— Ин, так тому и быть, — с глухой угрозой припечатал Разин.

С этой минуты началась его работа по развороту голутвенного войска с пути, по коему хотело катиться большинство, на страшный московский север, куда пока немногие хотели. Он ободряюще кивнул Максиму: «Не последний круг!»

В начале мая двинулись на Паншин городок — выше Кагальника, у Переволоки. Привычная дорога на Царицын.

Достаточно представить четыре тысячи вооруженных, отпетых мужиков, тертых и мытых пылью нищенских дорог, холодными российскими дождями и едкой морской волной, частью уже налакомившихся или наслышанных о кызылбашской бешеной добыче, чтобы понять, насколько сильно было ощущение дозволенности предстоящего казакования. Волга мечталась набухшей от полнокровия конской жилой, которую можно по татарскому обычаю время от времени вскрывать и подставлять чашку для подкрепления в пути. Конец же у пути — один…

Но это же движение захватывало в войско людей совсем иного толка. Слух о громаде, двинувшейся с Дона, катился на Россию летним духом по майским подсыхающим дорогам и оживающим лесам. С казачьим миром у русских связывались остатние понятия свободы, вольного круга — того древнего образа жизни и управления, от которого остались одни предания.

С севера — от Воронежа, Тамбова, Тулы — в Паншин городок густо поволоклись работные люди и беглые крестьяне. Ярыги бежали прямо с судов, бросая растерявшихся хозяев. Крестьяне с легким сердцем кидали семьи, уверенные, что вернутся со Степаном Тимофеевичем, чьи самые тайные мысли они знать не могли, но угадывали вострепетавшими сердцами. Многие были убеждены, а воеводы в панических отписках отражали это убеждение, что войско Разина двинется на Москву через Тамбов.

Отец Иван из Лыскова колол глаза Степану Тимофеевичу и есаулам этими надеждами новоприходцев: «Я баял — ждут вас! Вы не верили». Среди казацкой верхушки войска, во многом определявшей решение круга, чувствовалось глухое несогласие. В Паншин явился со своим отрядом Василий Родионыч Ус. Ни он, ни люди его на север не рвались. Зато шляхтич Вонзовский, захваченный казаками в плен и оставшийся у них, «прельстившись разгульной жизнью», по неточному определению современника, напоминал Степану Тимофеевичу о прежних смутах и о казацкой войне на Украине. Но, чтобы потрясти Россию, нужна не только сила, но и слово, объединяющее людей.