Богдан Коломийчук - Людвисар. Игры вельмож

Впрочем, воскресший Хих медленно побрел к замковому колодцу, в котором еще при Казимире не было воды и, дико закричав, прыгнул вниз.

— Неси святую воду, — тяжело дыша, приказал комендант, и слуга бросился обратно к дому.

Через минуту он вернулся с кувшином в руках.

— Бросай в колодец, — сказал Белоскорский.

Дважды повторять ему не пришлось: посудина полетела в колодец, и через несколько секунд слышно было, как она разбилась. Тадей перевел взгляд с черной пустоты на бурграфа, однако тот знаком велел слушать. Где-то глубоко-глубоко, словно в самом пекле, послышался крик, а чуть позже над колодцем закурился черный вонючий дым. Он вился целый день и, возможно, ночь, но в темноте слышался только смрад.

В лагере под стенами горели огни. Мещане теперь и не думали возвращаться в свои дома. Они готовили ужин, пили и наперебой пытались рассказать про то, как когда-то были ополченцами. Еще с десяток человек собралось вокруг магистратского писаря, который уже, наверное, в двадцатый раз рассказывал ту же историю: «Сердешный граф, — молвил, — телепнулся из окна бурграфского дома и разбился. Ей-богу…»

Возле ворот Себастьян остановился и попытался овладеть своей горячкой. За темным цилиндром барбакана (надвратная башня) всходило солнце. Под четкими контурами львовских башен рождались первые острые тени, а за ними цвело свежее и погожее утро. Такое, как оно всегда бывает, когда из предместья вместе с голосом петуха доносятся ароматы липы и бархатцев. Когда доски моста еще влажны от обильной росы, сонной после ночного совокупления с вечерним жаром… Не верилось в такое утро, что через какой-то час-другой все ой как изменится! Ничего еще не предвещало ни адской вони из городского рва, как будто туда только что сходила, в месть Яну Ольбрахту, вся сорокатысячная армия Стефана Великого. Ни духа конюшен на валу, от которого в отчаянии ржут сами кони.

Себастьяна, правда, это нисколько сейчас не волновало. Не сводя взгляда с барбакана, он начал размышлять вслух:

— Подумать только, столько золота за какой-то дурацкий вирш… Что и сказать, вельможа… «На левом берегу Полтвы у мельницы»… Что же там, вместо уток — жар-птицы?

Поэт от души рассмеялся, но быстро замолчал, заметив, что привлекает внимание первых прохожих.

— Ага, еще, — уже значительно тише провел он себя дальше, — ложе из шувара… Вершина моих желаний, черт возьми! Вот только с кем я буду иметь счастье его разделить? С лягушкой, рыбиной, русалкой?.. А впрочем, что мне стоит пройтись до мельницы? Это же совсем близко!

Оборвав на этом свои размышления, Себастьян бодро зашагал дальше. Миновав низкую стену и барбакан, он в итоге оказался за городом. Только теперь почувствовалось, как хорошо тут и как не хочется возвращаться.

Вдоль городских укреплений ловко пробегала тропа. Она была не узкая, но и не широкая. Такая, что ею мог бы пройти любой пеший, ведя за собой коня. Идти по ней было дольше. До самой же мельницы и далее широким полотном стелилась дорога, но поэт выбрал шлях, обрамленный низкорослой зеленью и молодыми деревцами. Он был значительно красочнее…

Так, возможно, выбирают скромную украшенную цветами девушку. Хотя, Боже милостивый, как часто привлекает шлях широкий и точно обозначенный!

В нескольких шагах послышался плеск воды. Это была поросшая кустарником и цветами невысокая плотина у Водяной бастеи (угловая каменная постройка на крепостной ограде), которой Полтва питала городские рвы. Хотя, говоря правду, пользы от нее больше было предмещанам и облакам комаров. Первые резали тут густую крапиву для пищи свиньям, вторые жрали каждого, кто тут проходил. Рвы были уже неглубокими и мало препятствовали татарам или молдаванам.

Берег приветливо зашелестел осокой и закивал продолговатыми качалками камышей с короткой, как у коня, шерстью. Мельница уже виднелась. И было видно, как широкая дорога, превращаясь далее в Глинянский тракт, пускала туда свой отросток, по которому в определенное время переносила возы, нагруженные всевозможным добром…

Среди потемневших старых досок мельницы желтоватыми полосами свежели новые, недавно туда прилаженные, красноречиво свидетельствуя о том, что вскоре та горячая пора жатвы вот-вот наступит. И заснуют туда возы или просто крестьянские спины, неся прибыль мельнику и пищу рыбам, что сплывутся сюда полакомиться упавшим зерном. И мало кто из них заподозрит, на свою беду, что поздно вечером чертовски утомленный, однако веселый, покусится на них тот же мельник с удилищем, неводом или еще какой-то бедой!