Богдан Коломийчук - Людвисар. Игры вельмож

— А этот господин разделял ваше стремление оказаться внутри в его компании? — грозно переспросил староста, желая выглядеть достойно в глазах львовской шляхты и беспокойных мещан.

Граф любезно улыбнулся и, взяв старосту под руку, отвел того в сторону.

— Скажите мне, дорогой пане Януш, — молвил Хих, — но ответьте искренне, как на исповеди.

— Гм, я попробую…

— Это касается вашего долга.

— Тогда мне нечего скрывать.

— Тогда скажите, вы часом не жид?

— Упаси Боже!

— Не русин?

— Нет.

— Тогда, может, московит?

— Спаси меня Святая Пречистая!

— Итак?..

— Я с деда-прадеда поляк!

— Отлично!

— Я согласен с вами.

— Я радуюсь, потому что мы с вами одной крови. Крови сыновей великой державы. Вы любите отчизну?

— Конечно!

— Тише говорите и слушайте меня внимательно. Я прибыл сюда по поручению его величества, который надеется, что тут ему служат верно, как нигде. Вы нужны Короне!

При этих словах староста выпрямился и сделал попытку втянуть брюшко.

— В этих стенах, — продолжил граф, кивнув в сторону замка, — спрятано зло. Хрупкая девушка, которая на самом деле является…

— Ведьмой? — спросил староста.

— Кто вам сказал?

— Толпа, — честно ответил тот.

— Толпа так считает, и это хорошо. Было бы хуже, если бы это сборище знало правду. Нет, шановний пане староста, все намного хуже. Она шпионка!

— Ой! — вырвалось у старосты. — Московии?

— Не царя, а магистра.

— Ливонии?

— Да.

— Значит, она не ведьма?

— Держите это в тайне. Хотя лучше бы она была ведьмой. Сожжение для нее — самое легкое наказание.

— Я понимаю.

— Надеюсь, понимаете настолько, что не будете стоять на пути правосудия.

— Не буду. Вы хотите пройти к этой гарпии?

— Именно собирался.

— Ладно.

И снова выпрямившись, староста властно крикнул:

— Пане Белоскорский! Вы должны немедленно пропустить графа!

Комендант молча поклонился.

Толпа радостно взревела, когда граф вслед за Белоскорским двинулся к воротам. Папский интердикт казался уже не таким угрожающим, а королевские привилегии еще слаще щекотали воображение.

— Почему-то он мне показался австрияком, — пробормотал вслед староста.

— Это, вероятно, потому, пане Януш, — неожиданно вернувшись, сказал Хих, — что я довольно долго прожил в Вене и даже был на службе у императора. Впрочем, разве это мешает нашему делу, если в мире нет никого преданнее его величеству королю польскому?

— Отнюдь, — поспешил заверить староста, отметив про себя, что у графа необычный слух. Видимо, тот никогда не имел дела с артиллерией.

— Имел, — неожиданно сказал Хих, — артиллерия — моя слабость. Люблю я, знаете, это гениальное изобретение человечества. Одна искорка, и дрожит земля. Разве не чудо?

— Тьфу, пропади ты! — вырвалось у старосты. Рука его невольно потянулась к золотому распятию на шее.

Граф скривился, как от горькой редьки.

«Ну когда уже они оставят эту привычку?» — про себя пробормотал он.

— Как будто мысли читает, эге ж, пане староста? — молвил Тимофей Балабан, когда въездные ворота закрылась и мост был снова поднят.

— Черт побери, — процедил тот в ответ, — вот какие теперь на королевской службе. Как будто душу из меня вынул… Пойду я отсюда, епископ и так всем руководит…

По ту сторону стен было напряженно тихо. Драбы молча стояли каждый на своем месте, готовы ежесекундно взяться в оборону. Тихо было даже в пекарне… Спекши вдоволь хлеба, кухарки уныло сидели, не уверены, скоро ли вернутся к привычному делу.

А что же Ляна? На рассвете она проснулась, хотя сон ее едва ли можно было называть сном. Однако, как ни странно, но жгучая дремота таки прибавила сил. И когда комендант попросил разрешения зайти, девушка была бодрой, хоть и бледной.

Сквозь открытое окно доносился шум толпы. Отдаленный, но четкий в утреннем воздухе. На лице же Белоскорского не было и тени волнения. Он казался беззаботным и с радостной улыбкой поклонился своей гостье.

— Приветствую вас, очаровательная панянка! — сказал бурграф. — Предостерегаю, солнце — завистливое светило, а потому смотрите, попадете в число его соперниц!

Девушка ответила грациозным реверансом и, как требовали обычаи того времени, заслышав комплимент, опустила глаза, но быстро их снова подняла, чтобы пристально вглядеться в коменданта.

— Если бы я был моложе, — сказал тот, — то ваш взгляд лишил меня разума, но теперь только наполняет родительским теплом. Да-да, дитя мое… И этот великолепный рубин на вашей шейке, который словно вобрал в себя все звезды июльского неба, кажется мне лишь бледным отражением неземного блеска ваших глаз.