Богдан Коломийчук - Людвисар. Игры вельмож

Граф Хих воспринял такую дерзость вполне спокойно, однако говорить начал громче, так, чтобы его слышал толпа.

— Многоуважаемый бурграф! — сказал он, и его выразительности позавидовал бы любой актер. — Я не обратил никакого внимания на то, что вы разговариваете со мной, сидя верхом. В ваших словах почувствовалось сомнение, действительно ли я тот, кто имеет гораздо больше права чувствовать себя тут хозяином. Я простил вашу дерзость… Но дело, в конце концов, не во мне. Эта молодая особа, пользующаяся вашим гостеприимством, стала причиной скандала, который способен поставить под сомнение репутацию города. И это в то время, когда его величество Сигизмунд II собирался предоставить щедрые привилегии львовским купцам и ремесленникам.

Толпа недовольно взревела и двинулась к мосту. В тот же миг двое драбов позади коменданта выхватили мечи, и им бы непременно пришлось пустить их в дело, если бы Xиx одним взмахом руки не остановил горожан.

— Однако, чтобы сберечь чистой вашу совесть, — вел дальше граф, — и, что важнее, доброе имя города, я один готов пойти к этой отступнице и убедить ее отдаться правосудию, а потом…

— Панове, Христа ради! Что происходит?! — послышался отчаянный крик маленького человечка, что отчаянно пробивался сквозь толпу. — Христа ради! Именем короля, черт побери! Пропустите меня! Пропустите, бесово кодло! Ух! — тяжело вздохнул он, поравнявшись, наконец, с графом. — Белоскорский? Вы в доспехах? Какого черта? Разве началась война?

— Нет, пане староста, — ответил тот, — но у вельможи, который стоит рядом с вами, такой воинственный вид, что ничего другого, как надеть латы, мне не оставалось.

Староста поднял глаза на графа.

— С кем имею честь? — спросил он.

— Граф Хих, канцлер его величества, — последовал ответ с плохо скрытым раздражением, — и я буду благодарен, если вы не будете стоять у меня на дороге…

— Погодите! Как вы сказали? Канцлер? — переспросил староста.

— Именно так, вам не послышалось.

— Передо мной — коронный канцлер?

— Можете смело верить своим глазам.

— Да я бы с радостью, но… Кровь Христова… Не хочется думать ничего плохого про здоровье пана Яцека Замойского.

— Думайте про худшее! — безжалостно отрубил Хих.

Староста снял шапку и перекрестился. Тяжело вздохнув, он с горечью промолвил:

— Знали бы вы, что это был за человек…

— Я разделяю вашу скорбь, — лицемерно кивнул Xиx.

— Вся Польша разделяет мою скорбь, пане граф… Надо заказать панихиду. Когда, говорите, бедный Яцек отошел?

— Ровно месяц назад.

— Эх… А совсем недавно он писал мне: «Януш, в моих охотничьих угодьях под Жешувом в этом году много зайцев»… Сердешный Яцек… Недаром курьер в позапрошлое воскресенье был одет в темную одежду. То был знак!.. Что же, пусть себе радуется вся зверье под Жешувом, потому что в мире стало на одного несравненного охотника меньше… Ох-ох-ох, — продолжал сокрушенно вздыхать староста, — извините, вы сказали, когда был этот черный день? Когда умер мой друг? Мой дорогой Актеон?

— Горе беспощадно! — лицемерно воскликнул Xиx, — и ваш слух в его плену… Сказал, конечно, сказал. Ваш Актеон, ваш Аполлон, ваш Гиацинт умер две недели назад…

— Ох-ох-ох! Неужели от лихорадки? Ведь он был еще такой молодой!

— От французской болезни, пане Януш.

— Матка Боска!

— Именно так.

— Все равно, царство ему небесное!

— Ну, с этим я бы еще поспорил.

— Итак, канцлер теперь — вы?

— Я уже имел честь вам об этом сообщить.

— И все равно, — с внезапной суровостью сказал староста, — это еще не причина брать штурмом Высокий Замок.

— Думаете, я беру его штурмом? — ехидно сказал граф.

— Так по крайности выглядит, — ответил тот, широким жестом указав на мещан, что толпились вокруг стен. Те, кто стоял ближе к ним, не пропускали из разговора ни одного слова, а те, что чуть дальше, — слышали меньше, однако целый час рассказывали все тем, кто вообще ничего не слышал. Наконец, среди последних расползлась молва, будто сам папа уже наложил интердикт на город. А если нет, то вот-вот это сделает. И все из-за той ведьмы, которая прячется в замке!

Только из-под Восточной башни слышался слабый голос нескольких монахов-францисканцев, которых, как щепки, сюда принес человеческий поток. Собрав еще не отобранные голодом силы, они выкрикивали: «Святая! Мученица! Ангел!» Их сразу же зашикали и прогнали.

— Итак, — сказал Хих, — я только что собирался зайти туда в сопровождении этого господина, — он ткнул на коменданта.