Богдан Коломийчук - Людвисар. Игры вельмож

— Я обходился без них, — ответил Шольц, — а потому не помню ни одного.

— Зря, Якуб, они были храбрыми людьми. Поверь, ты много потерял.

— Наймем других, — бросил на ходу бургомистр и поспешил к своему экипажу.

Войту, однако, захотелось еще раз пройтись между мертвыми, над которыми епископ читал монотонным бубнением заупокойную. Внезапная находка пытливого лавника (член городского суда) заставила его замолчать и для оправдания несколько раз кашлянуть.

Среди густого папоротника лежал кем-то потерянный боевой шлем. Он был цельный, с вырезанной на лицевой стороне улыбкой. Было заметно, что вражеская сабля несколько раз скользнула по нему, а в некоторых местах даже опасно прогнула. С интересом рассматривая свою находку, войт и понятия не имел, что в это время творилось в душе служителя церкви.

Неподалеку от них расхаживал приближенный к королю, граф Хих. Мурлыкая под нос какую-то веселую песенку, он порой прерывался на довольно непривычные речи, которые были обращены к умершим:

— Ну кто так защищается? — поучал он кого-то из них. — Вы, сударь, вероятно, совсем не научились защищать свое брюхо, за что и поплатились вот такенною дыркой. Теперь уже никогда не набьете его вкусным жарким и, тем паче, не зальете туда с десяток кружек пива, как это, видимо, любили делать при жизни.

— А вы, пане, — обратился он к другому, — кто вам так раскроил череп? А голову, впрочем, надо оберегать в первую очередь. Думаю, теперь это запомните. Вот если бы вы знали один блестящий контрудар… или имели на голове такой шлем, как в руках пана войта, то, я думаю, все бы закончилось не так печально.

— На войне вы, вероятно, привыкли к таким зрелищам? — спросил удивленный лавник.

— На войне, мой друг, я любовался значительно более завершенными картинами, — ответил тот.

— Пане граф, — обратился к нему войт, восприняв это как странный юмор, — я хотел бы заручиться вашей поддержкой в расследовании того, что тут произошло. Если позволите…

— Если хотите, — безразлично ответил Хих, — найдите убийц, и я вам обещаю, что с ними будет учинено справедливо… А теперь, панове, — громко и нетерпеливо добавил он, — давайте, наконец, продолжим наше путешествие, тем более, что до замка совсем недалеко!

До замка действительно было близко. Не далее, чем ночью, когда дочь бургомистра была спасена и еле живая от страха опомнилась под защитой его башен и стен…

Драбы, охранявшие ее карету, рассыпались по темному двору, время от времени напоминая про себя огнями и приглушенными возгласами. Возле экипажа остались только курьер и офицер, а через некоторое время причапал конюх, что взялся выпрягать коней. Христоф открыл изрубленную дверцу и, подав Ляне руку, пригласил выйти. Однако ее маленькая ножка, едва ступив на ступеньку, замерла нерешительно, как только взгляд остановился на освещенной факелом дороге. Хорошенький носик, сморщившись, явил категоричное сопротивление идти дальше. Курьер понял, что причина этому — дворовая грязь, которая наполовину покрыла его сапоги. Извинившись, он попросил разрешения взять панянку на руки, с чем она и согласилась.

Христоф подхватил ее и удивленно замер — ему показалось, что Ляна была рождена из той же невесомой морской пены, что и Киприда…

— Смотреть надо было, болван, куда ставишь карету! — ругнулся в темноту офицер.

— А я откуда знал, прошу пана, кого в ней привезли! — огрызнулись оттуда.

Курьер достиг более сухого места, но, поняв, что идти сама девушка не сможет, нес ее дальше. Сил ей хватало только на то, чтобы вполголоса разговаривать со своим спасителем.

— Скажите мне, где пан Гепнер? — молвила она.

При упоминании того, кого эта Афродита признала своим Адонисом, Христоф отвел взгляд в сторону. Такой очевидный вопрос был для него почему-то неожиданным.

— Боюсь, пани, что в руках епископа, — с какой-то виной в голосе ответил он.

— Господи Всемогущий… — застонала она со слезами.

— Не оплакивайте его, — холодно сказал курьер, — это может оказаться преждевременным…

— Пусть вас услышит небо, мой спаситель…

— И небо, и пекло, пани, — послышалось сбоку. — В этом замке мы заставим их служить вам.

Бурграф и его слуга склонились в поклоне в знак приветствия гостьи. Оба они были в старинных доспехах, добытых предками, небось, еще в битве под Грюнвальдом. На поясе у коменданта висел тяжелый меч, а слуга его держал на плече секиру.

— Меня зовут Сильвестр Белоскорский, — сказал бурграф, — отныне я и все, кто есть в этом замке, — наивернейшие ваши подданные, а вы — наша королева. Если позволите, я и мой слуга проведем вас до покоев.