Фаина Гримберг - Судьба турчанки, или времена империи (триптих) - Призрак музыканта, Врач-армянин, Я целую тебя в губы

Всеми этими соображениями я поделилась с моей Сабире. Она мне объяснила, что в заведении старухи Мунисо было всего человек пять девушек. Она очень старалась, чтобы в доме не было лишнего шума. У нее была постоянная клиентура. Посетители считались родственниками девушек. Откровенно говоря, такое ханжество показалось мне забавным. Стало быть, все на улице знали, что Мунисо — хозяйка публичного дома, но делали вид, будто девушки — что-то вроде приемных дочерей Мунисо, а приходящие к ним мужчины — их родственники. Кто-то ввел в этот дом Джемиля, и он стал постоянным его посетителем. Но у него хватило ума не называться своим настоящим именем.

Мы вышли на нужную нам улицу и еще издали услышали, как бьют барабаны, и пронзительно вскрикивают зурны. Мы увидели распахнутые настежь ворота. Конечно, двор, где справляли свадьбу, был ярко освещен, свет факелов отблесками вырывался на улицу.

— Погоди, Сабире, — шепнула я, — покажи мне сначала ее дом.

Мы прошли чуть дальше и увидели небольшой кирпичный дом. У меня забилось сердце. Дом, где протекала настоящая жизнь человека, волею судьбы связанного со мной. Нет, зачем лгать; не воля судьбы, а моя глупость и поспешность связали меня с Джемилем. Жизнь его со мной фантасмагорична и нелепа. Здесь он живет своей истинной жизнью. Как бы мне хотелось увидеть двор и внутреннее убранство дома.

И вдруг калитка широко распахнулась. Мы подались назад. Но никто не обращал на нас внимания. По улице сновали люди — и мужчины и женщины. Я успела разглядеть двор, заросший жимолостью, увитую плющом беседку, облицованный мрамором колодец с темно-зеленым колесом.

Из калитки вышла совсем молодая женщина с приятным округлым лицом, в светлом чаршафе. Она обернулась, глядя на кого-то во дворе.

— Дурмуш-ага! Дурмуш-ага! — окликнула она озабоченно и почтительно.

И вот следом за своей женой, настоящей женой, на улицу вышел Джемиль с ребенком на руках. Маленькая девочка, его дочь Кадрие.

Конечно, я узнала Джемиля. Но таким я никогда не видела его. Я привыкла к тому, что любая одежда выглядит на нем как-то мешковато, а сам он всегда казался и мне и маме неуклюжим, напряженным, угрюмым. Теперь передо мной прошел словно бы другой человек — складный, уверенный в себе, не лишенный мужской привлекательности, даже стройный. Шаровары, безрукавка-элек, черная, вышитая нарядным узором; черная феска очень шли ему. Он ласково улыбался малышке. Как-то мило он улыбался своему ребенку, смешливо и смущенно. От улыбки глаза его сжимались и казались совсем раскосыми.

Супруги с дочуркой прошли в соседний двор — на свадьбу.

На миг я позавидовала этой Матлюбе, которой доступна какая-то простая, естественная и непритязательная жизнь, какая-то простонародная, народная жизнь. Хотя, конечно, я снова все идеализирую, а жизнь Матлюбе и ей подобных далеко не идеальна — сплетни, узкий круг, суеверия, страх перед новизной и переменами, презрение ко всем, кто живет иначе, мелочные дрязги — так живут наши простые горожанки. Думаю, так живут бедняки и даже люди среднего достатка во всем мире.

Я овладела собой.

— Сабире,— сказала я,— пройдем на свадьбу, осторожно порасспросим о них.

Сабире взглянула на меня испытующе, пожала мне тихонько руку.

— Ты молодец, Наджие, держишься!

У ворот теснились молодые парни. Они смотрели, как танцуют женщины и девушки. Нам уступили дорогу. Мы прошли во двор. Здесь было много народа. Джемиля и его жену мы уже не увидели. Наверное, они прошли в дом. Мы тихо присоединились к болтающим кумушкам. Они хвалили свадьбу; говорили, что еще будут бороться борцы-пехливаны; что вчера хорошо прошел женский праздничный свадебный вечер — кына-геджеси — «ночь хны».

Я начала волноваться. Как найти повод для расспросов о жене Дурмуша-Джемиля? Между тем Сабире уже задала несколько обычных вопросов любопытной гостье. Ей отвечали. Я напряженно смотрела, ожидая, что Дурмуш или его жена покажутся во дворе.

Наконец мне повезло. Матлюбе с ребенком на руках вышла из дома и скромно присела на корточки в углу двора. Я подтолкнула Сабире локтем. Сабире задала еще несколько ничего не значащих вопросов. Я умирала от нетерпения. Но вот Сабире спросила, кто эта скромная молодуха в уголке.

И тут ей во всех подробностях расписали судьбу Матлюбе. Женщины были хорошего мнения и о ней и о ее муже Дурмуше. Кумушки охотно повторили все то, что поведала Сабире словоохотливая прачка.

Сабире еще что-то спросила, уже не имеющее отношения к примерным супругам Дурмушу и Матлюбе. Затем мы отошли от кучки женщин. Затем потихоньку, пользуясь общей свадебной суетой, выскользнули на улицу.