Олег Слободчиков - Заморская Русь

На собачьих упряжках он с помощником добрался до поселка при Петропавловской бухте в Авачинской губе. В пути от воя собак и ветра в его компаньона вселилась лютая тоска, он стал туманно рассуждать о том, что не в богатстве счастье, жаловался на боли в груди, решил прислушаться к совету коменданта и остаться зимовать на Камчатке. Капитан Барабер отправился в Охотск с казаками, возившими почту.

Часами неподвижно сидя на узкой нарте, то толкая ее и передвигаясь бегом, то соскребая с полозьев собачий кал бежавших впереди упряжек, он тоже почувствовал тоску безмерного пространства и великой отдаленности от людей, чего не ощущал в море, и еще — людское бездолье, от которого не спасают ни деньги, ни власть. Как-то с тяжелым сердцем и пустым желудком Барабер достал промерзшую юколу, попробовал погрызть ее и в отчаянье бросил. Бегущая следом упряжка превратилась в ком. Собаки передрались изза рыбины, изорвали упряжь. Опять случилась задержка. Азиатского вида казаки орали на него и грозили бросить среди снегов. В другой раз он вместе с погонщиком вывалился из нарт. Капитан остался лежать в снегу, глядя в небо, а погонщик волокся за нартами с полмили, прежде чем остановил собак. Груз и провизия были раскиданы на большом расстоянии…

Пережив невероятные трудности, в изорванном сюртуке, густо населенном вшами и блохами, он прибыл в Охотск, привел себя в порядок и явился к коменданту с рекомендательным письмом от Резанова для получения проездных документов. От него Барабер с ужасом узнал, что страшная дорога была легким развлечением в сравнении с тем, что предстояло на пути в Якутск.

А оттуда до Санкт-Петербурга, где располагалась главное управление Компании надо пройти и проехать много тысяч миль по застывшим рекам.

Проклиная страну, где до столицы добираются годами, Барабер вернулся в трактир, с обычной для него решимостью накинул пояс на низкую балку потолка и хлопнул дверью, имя которой — жизнь.

В это время «Нева» готовилась к возвращению на Кадьяк. С ней возвращались к женам тоболяки Сысой с Василием. Старовояжные собрались в индейской хижине с резными знаками, разложили нехитрую закусь у чужого очага, послали Антипина и Кускова к правителю, просить водки для прощальной пирушки. Те вскоре вернулись и принесли полное ведро. Баранов не поскупился для старых друзей, а часом позже пришел сам, скинул шляпу левой рукой, обнажив блестящую лысину, поклонился образку и скромно сел рядом с Кусковым.

— В делах и заботах братину, поди, забыл? — спросил Антипин.

— С собой! — сказал правитель и стал здоровой рукой шарить в мешке, выкладывая сухари и сухофрукты. Он был чем-то очень озабочен, рассеян и суетлив. Старые друзья поглядывали на него с сочувствием: как вышел в дворянский чин от своих стал отбиваться, и благородные не принимали, то и дело оскорбляя. Вот и теперь с тоской смотрел на наполненную чашу.

— А что, Андреич, — Сысой сочувственно взглянул на него хмельными глазами. — Прав был покойный Лукин: похоже, что нас опять победили?!

Глаза Баранова прояснились.

— И прав, и не прав! — сказал крепнущим голосом. — Можно победить меня, можно было победить Лукина, царствие ему небесное, но Русь нельзя ни победить, ни уничтожить! — встал, поднимая чашу левой рукой. — Так давайте по обычаю нашему, помянем всех павших, душу положивших за наше дело!

Отбросив заботы, он приложился к братине, отпив добрую чарку и пошла по кругу резная чаша. Промышленные крестились, вспоминая лица друзей, чьи тела лежали в здешней заморской земле ногами к востоку, головой к Святой Руси, глазами к Небу. Оставшееся в братине вино поставили под образок и накрыли заплесневелой юколой с сухариком — радуйтесь души бывших колониальных служащих.

— Гуляем, детушки! — сказал, веселея, Баранов. Поднялся вновь, седой и крепкий. — Я много думал, отчего мы и деды наши стремились на восток, как птица Финист — к солнцу! И я шел с вами, искал благодатной земли с богатыми промыслами, лез под пули, тонул, голодал, замерзал, как все вы, соколики мои ясные! Не за одно ведь жалованье, не за барыши!..

Но я уже не сокол! — распаляясь говорил все громче, и глаза его блестели.

— Я старый, простреленный ворон, пивший с похмелья из Индейской реки, мне дальше не уйти! Да! Здесь нас снова победили! Летите дальше! Впереди Калифорния! Говорят, ни один русич не видел такого благодатного края. Туда стремились иркутский именитый купец Трапезников и селенгинский мореход Толстых, туда, по слухам, держал последний курс Измайлов. А я за вас всех лягу старыми костьми на этой сырой Ситхе и буду помогать вам отсюда.