Олег Слободчиков - Заморская Русь

— Если русский царь так любит алеутов, отчего никто из них не стал главным тойоном всех косяков? — спросили старика Чупрова.

— Наверное, оттого, что явились к царю сразу пятеро — надо было одному! — ответил старик, кашляя и хрипя.

Гости оставили ему часть подарков и ушли по своим бараборам.

Возле Кадьяка погода испортилась и сделался недолгий шторм. Ветер выломал у брига бушприт. Офицеры поносили охотских плотников и судостроителей, оказалось, что наклонная мачта, вделана в корпус всего на три фута. Машин, Хвостов и Давыдов, проявив высокую изобретательность и морскую выучку, сумели без кливеров провести бриг в Павловскую бухту. Над опустевшей крепостью трепетал трехцветный флаг Компании, на причале их встретил титулярный советник Баннер, временный управляющий Кадьяком, присланный сменить Баранова на должности главного правителя.

Резанов пересчитал меха в казенниках, проверил бумаги, оставленные Барановым титулярному советнику. Из наставлений правителя, со слов Баннера он понял, что монахи часто досаждают компанейскому правлению и велел привести их. Иеромонах Гедеон проинспектировал училище, которым начальствовал иеродьякон Нектарий, остался доволен знаниями учеников, но был раздосадован тем, что служба в храме велась только на русском языке, достойных переводов Евангелий на кадьякское наречие не было.

Глядя на четырех монахов миссии в залатанных рясах и разваливающихся сапогах, Резанов негодовал, топал ногами, называл их невеждами, ставил в пример иезуитов, которые дают диким свет знаний, а не лезут от безделья в коммерческие дела Компании, грозил выслать их в Россию и ходатайствовать перед Святейшим Синодом, чтобы всех четверых расстригли.

Монахи вытирали слезы, не позволяя себе гнева и обиды, во всем винились, говорили, что их подстрекают ко греху штурмана и приказчики.

Иеромонах Гедеон удивлялся столь раздраженному состоянию камергера, которого знал как человека воспитанного и сдержанного. Резанов же распалялся, вымещая на миссионерах все снесенные им оскорбления. Гедеон, уличив миг, осторожно заметил, что миссия была принята сюда по Высочайшему указу на иждивение Компании, но служит одиннадцатый годик без всякого жалования.

Ревизор осекся в недоумении.

— Такого не может быть! — не поверил сказанному Монахи смущенно отвечали, что Епархия, должно быть, думает, что жалование платит Компания, а правление Компании — наоборот… Отчего снабжают их только провизией. За одежду же надо платить, а денег нет… Вот и поизносились.

Резанов тоже проинспектировал училище, остался доволен знаниями креолов, алеутских и кадьякских детей, повозмущался невежеству немногих семей несмешаных русских браков, не дающих своих детей в училище, и, сменив гнев на милость, обещал монахам похлопотать о жалованье хотя бы для директора училища.

А на Ситхе шла обычная жизнь промышленных на новом месте: русские строили. С утра до вечера работные и промышленные валили лес, тесали, таскали: обносили новую Михайло-Архангельскую крепость частоколом, закладывали казарму, баню, пакгауз на берегу, наспех срубили избенку для правителя. Партии промышляли припас на зиму. Неподалеку от Ситхи убили пять сивучей, ловили палтуса по шести пудов весом, стреляли уток.

Ситхинцы вскоре напоминали о себе: в лесу, неизвестно кем, был убит байдарщик, в Хуцновском проливе несколько селений разом стали строить крепости. Из разных мест доносили, что видели иностранные корабли, торгующие оружием. Новое поселение Российско-американской компании укреплялось и готовилось к трудной зимовке. Думать о возвращении домой Сысою с Василием было рано.

В конце октября на «Неву» приплыл стахинский старик, тот самый, женатый на ситхинке, он привез новых аманатов и двух бобров — подарок правителю от хуцновских тойонов, передал, что тойоны явились бы к Баранову сами, но не хотят мешать строительству. Понимая, что это разведка, Баранов одарил старика и сказал, что хочет жить со всеми в дружбе и с ситхинцами тоже.

В многословных рассуждениях старика правитель почувствовал какую-то корысть, стал расспрашивать о ситхинцах. Старик ругал их, называл сумасшедшими, говорил, что все его сородичи так считают. Снова стал рассказывать об их происхождении, нажимая на то, что именно стахинцы хотели взять в плен двух братьев, живущих на Ситхе, но дали им жен… Старик взглянул на правителя, и тот понял, к чему он клонит в беседе.

По обычаю, что у эскимосов, что у индейцев, на побежденный и ослабевший народ набрасываются жители ближайших селений и разоряют его окончательно. Кадьяки превращали таких сородичей в рабов, индейцы, не имевшие единокровного рабства, делали слабых данниками и батраками, за бесценок скупая последнее. Бросив родину, без зимнего припаса, ситхинцы попали в унизительное положение. Старик стахинец спрашивал, не будет ли Баранов против, если селение примет его врагов в нахлебники.