Сергей Нуртазин - Сарматы

— Есть ли у меня право винить тебя? Кто знает, как поступила бы я на твоем месте.

— Спасибо. И все же в том, что мы сидим в этой зловонной яме, есть и моя вина. Я уверен, Цецилий уготовил нам участь гладиаторов, будем надеяться, что не все еще потеряно. Если повезет, то когда-нибудь нам удастся вырваться из его когтей.

— Возможно… Но я утеряла меч Сарматии, а по завещанию матери должна была хранить пуще собственной жизни.

— Разве может быть что-то дороже жизни?

— Может.

Разговор прервался. В тишине стало отчетливо слышно, как капли звонко падают с потолка на каменный пол темницы, как скребутся за стеной крысы, как сопит и вздыхает сосед-эфиоп.

— Расскажи мне об этом мече, — тихо попросил Квинт.

Кауна начала рассказ. В тишине подземелья ее голос звучал успокаивающе. Даже непонимающий слов эфиоп перебрался поближе и, прислонившись к деревянным прутьям, с упоением слушал живой человеческий голос. Когда Кауна закончила рассказ, она обнаружила, что Квинт и эфиоп уснули. Уснула и она.

Их разбудили голоса и лязг открываемой двери. Кауна напряглась, от Цецилия не приходилось ждать ничего хорошего. Шаги на ступеньках сообщили, что в подвал спускаются люди. Их несколько. Свет факела ударил в глаза, Кауна встала, прикрылась рукой. Решетчатая дверь отворилась. Темная фигура бросилась к ней. Кауна попыталась защититься, но резкая боль в боку лишила ее последних сил. Уже в руках незнакомца ее тело стало оседать, последнее, что она услышала, — это голос Умабия, назвавший ее по имени…

В путь они отправились после сентябрьских календ. С сожалением и радостью покидали сарматы и боспорцы город, в котором им пришлось провести большую часть лета и застать осень. Город, поразивший своим великолепием и пороками, заставивший их испытать множество радостей, волнений и разочарований. Никто не знал, суждено ли кому-нибудь из них вновь созерцать это чудо, называемое Римом. И все же главное заключалось в том, что все они живыми и здоровыми направлялись в сторону родных земель, оставляя при себе лишь воспоминания. У каждого они были свои. Котис не мог забыть ласки Лукерции, ставшей после смерти мужа хозяйкой немалых богатств, для сохранения которых ей все же пришлось отдать малую толику императору на строительство акведуков. Умабий за время пребывания в Риме впитал в себя многое, но самыми дорогими для него остались мгновения, проведенные у ложа раненой Кауны, мгновения, когда они, перестав сдерживать свои чувства, стали близки друг другу. Эти же воспоминания ласкали душу Кауны, омрачало их лишь то, что по возвращении в стан аорсов все могло измениться. Не давало покоя и то, что ей не удалось собственноручно отомстить внезапно объявившемуся в Риме Харитону, виновнику гибели ее матери и похитителю священного меча. Оружие, о котором он так долго мечтал и которое должно было подарить ему власть, стало причиной его смерти. Погоня настигла Харитона неподалеку от Бурундзия. Горд и десяток воинов под предводительством Марка Галата, спасшего Котиса и Умабия на одной из улиц Рима и получившего по ходатайству Виниция должность декана преторианцев, заглянули в придорожную таверну, чтобы отдохнуть с дороги и перекусить. Там-то Горд и обратил внимание на человека в хламиде, одиноко сидящего в темном углу. Он прикрывался рукой. Горд кивком указал на него Марку Галату. Декан подошел к незнакомцу и потребовал показать свое лицо. Неожиданно в руках человека в хламиде оказался меч. Мгновение отделяло Марка от смерти, но удар Горда отбросил Харитона к стене. Это был он. Горд узнал его по описанию Умабия и обезображенному лицу. Воины выхватили мечи и стали окружать преступника. Марк Галат предложил ему бросить оружие. Не желая сдаваться, Харитон пронзил себя мечом Сарматии. Незавидная судьба ожидала и Бардуса. Котис отдал его, как простого раба, в одну из гладиаторских школ императора. В первом же бою боспорца зарезал фракиец.

Когда Кауна пришла в сознание, Горд, как участник погони, лично вручил меч девушке. Его лезвие должно обагриться кровью еще одного преступника. Неотомщенным оставался главный виновник гибели ее матери — сиракский родовой вождь Намген.

Но чем дальше они удалялись от Рима, тем меньше вспоминалось прошлое и больше думалось о будущем. Дорога приносила новые ощущения. Осень еще не успела в полной мере коснуться Италики, небо было прозрачным, поля зелеными, а цветы источали дурманящий аромат. Акации, лавры, стройные кипарисы, миртовые деревья, розмарины, росшие вдоль дороги, многочисленные ухоженные виноградники, виллы, латифундии и таверны радовали глаз. Радовала и сама дорога. Римские императоры уделяли достаточно внимания их строительству. Дороги — кровеносные сосуды империи. По ним быстро перебрасывались войска, доставлялись сообщения и перевозились товары. Дороги говорили о благополучии Рима и строились основательно, на века. Ровно выложенные из камня, снабженные сточными канавами, мостами и мильными столбами с указателями расстояния до Рима, ближайшего города или селения, они приносили путешественникам удовольствие.