Бямбын Ринчен - Заря над степью

В центре под большим круглым таганом горел огонь, повсюду стояли диковинные вещи.

Грубое застывшее лицо богдо, хотя и было наполовину скрыто большими черными очками, несло печать тупоумия и вырождения. Оно напоминало грубо вылепленный лик бурхана. Но богобоязненному Лодою лик богдо казался исполненным неземного величия. Он умиленно взирал сквозь чад благовоний на богдо и его госпожу, застывших, словно изваяния, на золоченых креслах. И вместе со всеми, кто находился в юрте, в молитвенном экстазе он воздевал руки кверху и падал ниц.

Лама, руководивший церемониалом, громко произнес:

— Слушайте благословенный указ возведенного миром, возродившего религию, приносящего счастье людям главы религии и государства, светозарного, десятитысячелетнего богдо-хана!

При этих словах да-лама Цэрэн-Чимид, преклонив колени, принял указ хана и, получив благословение, огласил его. В своем первом указе новый хан как из рога изобилия осыпал милостями государственных министров, нойонов и высокопоставленных чиновников, он щедро раздавал награды, чины и звания.

По указу хана были награждены знаком отличия чиновника пятой степени — синим отго [123] Отго — знак отличия чиновников, султан из павлиньих перьев на шапке. — двое уже известных нам китайских купцов-ростовщиков — Буянт и Хишит, которые завоевали расположение богдо, сделав ему ценные подарки.

В числе награжденных синим отго оказался и Лодой. Услышав свое имя в указе, Лодой покраснел, его будто обдало жаром. От радости у него так зашумело в ушах, что он чуть не лишился слуха…

Далее в указе перечислялись имена награжденных нойонов, лам и чиновников рангом пониже. Но это Лодоя уже не интересовало. После первого указа был зачитан второй — об освобождении из тюрем людей пожилого возраста и о переводе в армию молодых и здоровых арестантов.

Проворные и юркие подростки-глашатаи, выполнявшие поручения дворцовых чиновников, мгновенно передавали толпам людей все, что происходило в резиденции хана.

Выслушав очередное сообщение, какой-то приезжий старик спросил:

— Сынок, а что говорится в ханском указе о нас, об аратах и крепостных? Не слышал ли ты об уменьшении податей? Не освободил ли нас наш добрый богдо-хан от уплаты китайским ростовщикам его долгов и долгов, которые наделали нойоны?

— Нет, дедушка, об этом в указе ничего не сказано. Слышал я только, что двое китайских купцов — Буянт и Хишит — и монгольский богач Лодой из хотуна Лха-бээс награждены синим хрустальным отго.

— Пусть лопнет этот Лодой с купцами вместе, — в сердцах воскликнул старый скотовод и сердито сплюнул.

Алтанхояг, выслушав ответ подростка, спросил его:

— А что же сказано в указе, парень, о нас, аратах?

— Я уже говорил: арестанты будут переведены в армию… — робко начал тот.

— Мало радости! — Алтанхояг повернулся к старому скотоводу и с досадой проговорил: — Видал, дед, чем нас хан одарил! Мы вот только что вернулись из дальних краев. Ехали с чужбины и думали: приедем домой, тут-то и начнется облегчение для парода! Да зря, выходит, надеялись! Теперь вся эта орава нойонов и чиновников загуляет напропалую. А деньги на гульбу не с синего неба им свалятся, не из цветочных бутонов. За все араты платить будут! Хороший подарочек преподнес нам этот забулдыга-тангут!

Однажды ясным и тихим утром одиннадцатого месяца над торговой слободой Улясутая звонко прозвучал сигнал: в крепости, где находились маньчжурские войска, заиграл горн. Ворота крепости широко распахнулись, и оттуда с развевающимися разноцветными шелковыми знаменами вышла воинская часть. На груди и спине у каждого солдата крупными черными иероглифами в бело-красных кружках были обозначены часть и род войск. Солдаты, одетые в новые черные ватные безрукавки и брюки, двигались в сторону плаца, где обычно проводились строевые занятия.

Вскоре протрубил горн и в расположении монгольских войск. Кавалеристы с седлами в руках торопливо выбегали из рваных, потемневших от дыма войлочных юрт. Оседлав коней, несколько сотен монгольских кавалеристов подъехали к плацу и построились в указанном маньчжурским командиром месте.

Рядом с хорошо обмундированными китайскими войсками монгольские кавалеристы, одетые в грязные, поношенные дэлы, с ржавыми штыками на поясах и старыми выщербленными русскими саблями, походили на ораву бродяг.