Бямбын Ринчен - Заря над степью

Кузнец, заметив, что тюремные надзиратели под шумок сбежали, обратился к заключенным:

— Ну, теперь расходитесь побыстрее, а не то вас снова загонят в этот ад. Надзиратели хоть и улизнули, но начальство это дело так не оставит, вряд ли ему понравится паше вмешательство. Так что скрывайтесь-ка поживей! И никому ни слова! Если спросят, кто, мол, освободил, отвечайте, что освободил народ, а кто именно не знаете. Ну, быстрей расходитесь.

Кто-то крикнул:

— Верные слова говорит этот человек! — И толпа мгновенно растаяла.

А Намарай-вана так и распирало от гордости: он герой, это он освободил страну! Но когда до него дошло известие, что ургинцы освобождают заключенных, он пришел в ярость.

— Как они смели освободить заключенных самовольно! Нарушители закона понесут строгое наказание!

В центральную тюрьму был спешно направлен отряд конных стражников. Но тюрьма уже опустела.

В здании Временного правительства день и ночь десятки писарей и их помощников переписывали манифесты, приказы, объявления. Гонцы везли их в канцелярии правителей четырех аймаков Северной Монголии и шести сеймов Южной Монголии. А в Ургу в ту зиму (это был год Белой свиньи) со всех сторон мчались курьеры. Они безжалостно загоняли лошадей, по всем дорогам белели лошадиные кости. А из Урги гонцы день и ночь развозили срочные пакеты с изображением летящей птицы и со словами: "Лети! Лети!"

Навстречу гонцам в окружении пышных свит мчались местные князья. Временное правительство вызывало их на различные совещания. Каждый надеялся получить более высокий пост или новое почетное звание от богдо-гэгэна, который собирался сесть на престол Монгольского государства. Так голодные вороны слетаются на падаль.

Как впереди волка летят вороны, как, возвещая о дожде, поднимается ветер, так впереди нойонов и хутухт мчались гонцы, возвещая об их появлении. Послы эти требовали приготовить побольше хорошей еды, поставить новые, украшенные дорогими коврами юрты с красными крышами и день и ночь топить эти юрты, ибо на ночлег здесь остановится важный лама или нойон.

Все измучились, особенно старики и старухи, на чьи плечи лёг непосильный труд встречать высоких гостей. Аратам, отбывавшим уртонную повинность, лишь днем, да и то ненадолго, удавалось прикорнуть в черных юртах уртонов, где толпились и грелись солдаты. Солдаты двигались из тушетханского, цэцэнханского и двух восточных аймаков, которые прежде находились в подчинении маньчжурского амбаня. Три тысячи оборванных и голодных солдат день и ночь шли в сторону Урги. Один раз в сутки, вечером, им давали кусок козьего мяса. Араты жаловались солдатам:

— Мы совсем выбились из сил. Нет числа нойонам — и чужим и своим. Они движутся через уртон друг за другом, как прожорливая саранча. За год столько не молишься, сколько за день отвесишь нм поклонов. Они пожрали всех наших лучших баранов. У нас уже и тощих коз для солдат почти не осталось. И чего это такая уйма людей скачет взад и вперед? Они хуже волков, вконец нас разорили. Скоро и лошадей совсем не останется. Как мы будем без лошадей пасти скот?

— И нам живется не лучше, — отвечали солдаты. — Мы не меньше терпим, чем вы. Днем наливаешь брюхо незабеленным чаем, а на ночь подкрепимся кусочком поганого козьего мяса, да и в путь. Только тем и успокаиваешь себя, что служишь теперь не ненавистному маньчжурскому императору, а родной Монголии. Давно уже ламы пророчат, что Восьмой богдо будет последним богдо, что при нем Монголия избавится от маньчжурского ига, станет свободной и богдо возведут на ханский престол. Он проживет сто двадцать лет, и в его царствование наступит счастливая жизнь для народа. Это время близится. Мы избавляемся от гнета маньчжур и китайцев и скоро увидим, как богдо-гэгэн будет возведен на престол. Мы выгоним из Монголии жадных китайских торговцев и ростовщиков, маньчжурских амбаней, чиновников и их войска. Наш Чойжин [120] Чойжин — гений-хранитель. оградит нас от всех напастей, и не за горами счастливое время, о котором рассказывают легенды.

Каких только слухов не рождалось в степи. Народ мечтал о счастливом будущем, но в силу отсталости, невежества и суеверия видел это будущее в кривом зеркале религиозных предрассудков.

Со всей страны в Ургу съезжались люди, чтобы своими глазами увидеть церемонию возведении богдо гэгэна на ханский престол. На улицах и площадях, на рынках и толкучках — всюду было людно, везде царило веселое оживление. По всей Урге с утра до вечера играли на хурах музыканты, гадали гадальщики, показывали свои диковинные номера фокусники, клянчили подаяние нищие, бродили солдаты, заигрывавшие с молодыми лоточницами. На каждом шагу встречались представители самых различных народностей. Круглолицые баргуты с завистью посматривали на маузеры в больших деревянных кобурах с серебряной отделкой и на карабины, которые с гордостью носили похожие на китайцев проворные харчины и чахары, повсюду сновали широкоплечие и горбоносые торгуты, обитающие у подножия снежного Тарбагатая, смуглокожие кукунорские и цайдамские монголы, невозмутимые тибетцы, одетые, как и тангуты, в широченные дэлы, с большими тибетскими кинжалами за широким поясом. Урга была в эти дни наводнена людьми, говорящими на пяти языках.