Бямбын Ринчен - Заря над степью

— Бор-гуан, зачем вы подходили ко мне? Ведь у нас тарбаганья чума… Внук все… по глупости… Захотелось ему мясом полакомиться… Все лето не пробовали мяса… Поймал тарбагана, изжарил и съел… Когда он нам рассказал, было уже поздно… Он умер еще вчера вечером… И мать его уже при смерти… Дайте ей попить…

Бор заглянул в чугун, осмотрел чайники. Ни капли воды. Он вытащил чугун на улицу, налил из деревянного жбана воды и, пока грелся чай, оглядел широкую равнину. Солнце уже припекало изрядно. Вдали в степном мареве можно было различить стада джейранов. Кругом ни души! А рядом в мучениях умирали два человека. Скоро и он вот так же будет мучиться и весь этот прекрасный мир исчезнет для него навсегда. Бору вспомнилось слышанное в детстве древнее сказание. Все живущее должно погибнуть. Таков непреложный закон жизни.

Бор достал из аптечки столовую ложку и стал поить чаем мать умершего мальчика. На ее глаза навернулись слезы благодарности. Она кротко глянула на Бора и устало прикрыла глаза. Высокий красивый лоб молодой женщины покрывала легкая испарина.

Затем старик подошел к старухе, напоил и ее. Старуха, задыхаясь, зашептала:

— Осенью с военной службы сын вернуться должен. Не доведется уж нам увидеть его… За юртой войлоки сложены. В них охотничья палатка сына лежит. Поставьте ее. Незачем вам сидеть здесь с умирающими. Нам уж недолго осталось мучиться. Идите на вольный воздух и больше сюда не входите. Может статься, небо пощадит вас.

Старая Шари сделала знак, чтобы Бор сейчас же уходил из юрты. Бор не стал спорить, ое вышел, вытащил из войлока прокопченную палатку, поставил ее подальше от юрты, разостлал на земле кошму и принес аптечку.

Мать мальчика умерла после полудня, а к вечеру скончалась и старуха. Бор, как того требовал обычай, наглухо закрыл войлочным клапаном дымовое отверстие и опустил дверной полог.

Вдали показались всадники. Когда они приблизились, Бор в одном из них признал Шарава.

— Не подъезжайте близко! — крикнул всадникам Бор. — В юрте все уже умерли. Что нового?

— Весь баг оповещен. На целый уртой ао всей округе не осталось ни одного становища, — прокричал издали Шарав. — В город послана телеграмма. Сейчас подъедет к вам ваш санитар. Он будет готовить вам пищу и жить с вами по соседству. Простите, что и в этой спешке не смог послать вам еды и питья пораньше. Если бы был здоров сын, он уж давно бы привез вам все.

Один из всадников поставил на траву кувшин чаю и еду.

— Юрту придется сжечь, надо достать аргалу, — сказал Бор.

— Я уже распорядился, аргал к утру будет, — ответил Шарав.

— Скажите санитару, пусть палатку ставит подальше. И с пищей пусть ко мне близко не подходит, да еще надо сложить из камней знак и за него ни в коем случае не переступать. Будьте осторожны.

Бор отдавал распоряжения спокойно, как будто смерть не витала над ним. Ревсомолец, привезший еду, был восхищен мужеством старого фельдшера. Бор, кажется, совершенно забыл о себе.

Аргал привезли к заходу солнца. Санитар, в маске, в резиновых сапогах, в брезентовой куртке и штанах, сбросил его рядом с юртой, и вскоре юрта запылала.

Шарав к вечеру снова наведался и сказал Бору, что карантин выдерживается строго, везде расставлены посты и пока новых случаев заболеваний нет, из Улан-Батора выехал противочумный отряд. Это больше всего обрадовало Бора.

Старик крепился, но уже на следующее утро он почувствовал недомогание: сильно болела голова, руки и ноги дрожали от слабости.

Санитар поставил чайник около кучки камней и отошел в сторону. Бор, пошатываясь, подошел к камням.

— Как прошла ночь? — с тревогой в голосе спросил санитар.

— Плохи мои дела: должно быть, гонец Эрлика уже прискакал за мной, — пытался пошутить старик и, взяв кувшин с чаем, строго сказал: — Ни под каким видом не приближайся ко мне. Придут врачи — будешь делать, как они скажут. А до их приезда ко мне ни на шаг. Может быть, я бредить начну, в бреду кричать буду, звать к себе, все равно не смей подходить. Сам заразишься и других заразишь.

— Хорошо, — ответил санитар. Он с грустью смотрел на старого Бора. Прямой, строгий, всегда и всем готовый помочь в нужде, как мужественно держится он перед неотвратимой угрозой смерти!

Шатаясь, Бор поплелся к палатке. Его мучила одышка. В палатке он бессильно опустился на кошму. Острая головная боль разрывала череп, кололо под лопаткой, и все нестерпимей становились приступы удушья. Старик метался на кошме, он то погружался в забытье, то снова приходил в сознание. Начал донимать кашель. Он, казалось, разрывал легкие. Появилась обильная темно-красная клейкая мокрота.