Бямбын Ринчен - Заря над степью

Тансаг уже давно перестала понимать, что говорил Лха-бээл, она лишь внимательно следила за выражением лица Батбаяра, который сидел неподвижно, о чем-то глубоко задумавшись. Приветливое, доброе выражение давно исчезло с его лица, оно стало суровым. Миндалевидиые глаза старика были полузакрыты, седые усы сердито топорщились. Старик, точно в полусне, недовольно шевелил губами, отчего его белая борода тоже шевелилась.

"И Батбаяр-авгай, должно быть, недоволен докладом", — подумала Тансаг. Она медленно обвела взглядом всю юрту. Делегаты словно заснули: они сидели, опустив головы. А две девушки, прислонившись к стене за спинами сидящих впереди, и в самом доле задремали, Наконец докладчик добрался до хошуна. Делегаты сразу оживились, какой-то ревсомолец бесцеремонно растолкал спящих девушек. Но докладчик стал сыпать цифрами: он привел данные о размерах территории хошуна, протяженности его границ, о количестве дворов и скота в хошуне, о числе мужчин и женщин, мирян и монахов, аратов и тайджи. Он сообщал, какие суммы налогов взимались о аратов в прошлые годы и сколько из них расходовалось на содержание управления, сколько поступило и канцелярию прошений и жалоб, сколько дел решено и сколько ждет решения в вышестоящих инстанциях. И самом конце доклада правитель хошуна счел нужным подробно охарактеризовать каждого из служащих хошунного управления, на все лады расхваливая их как незаменимых, преданных делу работников.

Ширчин, стараясь вникнуть в суть, слушал, не шелохнувшись. У него ныло все тело.

Когда Лха-бээл кончил наконец читать своя отчет и, сняв очки, бережно вложил их в футляр, все с облегчением вздохнули.

Батбаяр предложил устроить перерыв на обед. Делегаты согласились. Секретарь зачитал протокол заседания, и все разошлись по юртам, где делегатов ждал обед.

— Какому-нибудь старому законнику такой доклад пришелся бы по душе: в нем между словами и травнику не просунешь, так плотно они подогнаны друг к другу, — говорил Лузан Ширчину. — Но нам надо заглянуть поглубже и рассмотреть, что скрывается за этим многословием. Давай поедим и пойдем к Батбаяр-гуаю посоветуемся.

На вечернем заседании делегаты начали задавать вопросы. Спрашивали сначала робко, но потом разошлись и вопросы посыпались один за другим. Лха-бээла пот прошиб.

— Нойон долго говорил о своем уважении к демократии, а почему он не далее как в прошлом году заставил аратов платить фирме проценты за долги? Откуда взялись эти долги? А вот откуда. Нойон еще при маньчжурах занимал в Пекине деньги, чтобы купить себе звание бээла. Почему же народ должен расплачиваться за его чины? — говорил тайджи Насанцокто.

Недаром состоятельные тайджи всегда недолюбливали этого голяка! Они еще совсем недавно ехидно посмеивались над старичком, называя его учеником дзанги Чулуна. Кто-то в насмешку предложил ему вместе с джинсом и косу снять.

— А что, и сниму! Почему, спрашивается, я обязан носить этот позорный знак маньчжурского рабства? — сердито огрызался старик и одним из первых в хошуне отрезал косу.

После Насанцокто к нойону обратилась Цэцэнбилигт:

— Известно ли правителю, что Лодой-бээс купил начальника судебного отдела хошунного управления Балбара? — допрашивала девушка, негодующе сверкая черными, как ночь, глазами.

Наконец осмелилась и Тансаг:

— Прошлой весной купец-китаец именем начальника хошунного управления требовал у аратов коней для своих поездок. Лошадь старой Цэгмэд, Восточной бабушки, сбросила купца, и у него сломалось седло. Вы приказали взыскать со старухи за сломанное седло тридцать лан серебром. А вот тут говорят, что за убийство Чулуна с Лодоя взыскали всего двадцать один лан. Что же, выходит, жизнь человека дешевле седла торговца?

— В хошунном монастыре тьма-тьмущая лам, которые носят дамскую рясу только для видимости. Ведут они жизнь совсем не монашескую: торгуют, пьянствуют, развратничают. Как смотрит нойон на подобные явления? В какую графу они у вас в докладе попали? В графу лам или мирян? — спрашивал нойона другой делегат.

Вопросы все сыпались и сыпались.

— Говорят, перед открытием хошунного хурала, — сказал другой делегат, — монастырские ламы по вашему приказанию совершили жертвоприношения грозным духам, чтобы подавить врагов и обезвредить злые языки и рты. Что же это за враги и какие злые языки и рты они хотят обезвредить?

Вопросы становились все язвительнее. Кто бы мог подумать, что вчера еще бесправные люди способны так говорить с нойоном.