Бямбын Ринчен - Заря над степью

— Проводи их! — приказал тот и, пришпорив коня, помчался за пригорок, где стоял караул.

Алтанхояг с послами, миновав несколько застав, мелкой рысью поскакал к штабу монгольских пограничных войск. Солнце уже садилось. Вскоре на холме показалась белая юрта с ярко-красной крышей, окруженная синими солдатскими палатками. Эта юрта принадлежала гуну Бавуджабу, прозванному Справедливым Батором, — командиру монгольских войск, стоявших заслоном на юго-восточной границе.

Перед юртой командира стояла тележка на четырех колесах, разноцветными красками были изображены на них дракон, лев, барс и царь птиц Гаруди.

Когда маньчжуры приблизились к знамени, Алтанхояг заставил их спешиться. Он стреножил коней и направился в штабную канцелярию. К ному вышел адъютант командующего Сайнбилэг; узнав, в чем дело, он исчез в юрте командующего. Вскоре он вернулся и, поклонившись послам, пригласил:

— Можете войти.

Гун Бавуджаб был высок и плечист. Его могучую фигуру плотно облегал синий шелковый дэл, на голове чернела шелковая китайская шапочка, расшитая жемчугом. В ответ на низкий поклон маньчжуров Бавуджаб сдержанно поздоровался и пристально посмотрел на вошедших.

Старший чиновник с поклоном передал письмо, украдкой наблюдая за выражением лица Бавуджаба.

Прочитав письмо, Бавуджаб нахмурил густые черные брови и, неприязненно посмотрев на маньчжурского чиновника, сказал:

— Как я понимаю из этого письма, пославший вас предлагает мне перейти на вашу сторону и за это он обещает мне высокое звание? Так?

— От имени министра Юань Ши-кая, который высоко ценит вашу храбрость, наш командующий прислал вам, высокочтимый полководец, тысячу ланов серебра, — тихо, как бы предупреждая, что этот разговор должен остаться в секрете, проговорил маньчжур и многозначительно посмотрел в сторону Сайнбилэга. Бавуджаб заметил этот взгляд и, с трудом сдерживая гнев, сказал:

— Ничего. Это мой писарь, он нам не помешает, говорите.

— Высокочтимый воин, в письме подробно изложено то, о чем я уполномочен договориться с вами. Вы будете награждены званием вана, будут повышены в звании и подчиненные вам командиры.

— Ага! Понимаю. Ваш командующий в последних боях надеялся взять реванш, но был разгромлен. После этого он задумал сделать из меня вана. А если я еще раз побью вас, Юань Ши-кай чего доброго сделает меня маньчжурским императором?

— Вы шутите, высокочтимый полководец! — упавшим голосом сказал чиновник.

— Сайнбилэг! Вызови сюда Раша, Чойрова, Голминсэ и Агдамбу, — приказал Бавуджаб.

— Слушаюсь!

Через несколько минут в юрту вошли четыре бойца, все высокие, широкоплечие, молодец к молодцу. Они почтительно поздоровались с командиром. У старшего на безрукавке — знак командира десятка. Косая сажень в плечах, загорелое мужественное лицо, нос с горбинкой, обвислые черные усы, тонкие красивые губы. При виде маньчжурского чиновника он побледнел, ноздри его широко раздулись, губы плотно сжались и в глазах вспыхнул недобрый огонек. Мертвенная бледность разлилась по лицу чиновника, когда он всмотрелся в лицо монгола. Так они стояли, глядя друг другу в глаза, два заклятых, непримиримых врага. Бавуджаб, заметив это, спросил:

— Раш, ты узнал гостя?

— Если бы даже мне суждено было прожить пятьсот жизней, я до конца дней своих мстил бы этому человеку. Он зверски пытал моих родителей, требуя, чтобы они сказали, где я нахожусь. Этот выродок безжалостно истребил половину нашего хошуна только за то, что мы не хотели больше гнуть на них спину…

Бавуджаб знаком прервал речь солдата.

— В Кобдо маньчжурский амбань зверски замучил наших парламентеров — их живыми бросили в кипящее масло. Враги хотели, чтобы наши люди молили их о пощаде. Но не дождались этого, они умерли геройски, но проронив ни звука. А теперь они хотят подкупить нас. Но и тут просчитались.

Пренебрежительно кивнув головой в сторону поболевших от страха маньчжуров, Бавуджаб продолжал:

— Это не послы, а шпионы, и я поступлю с ними, как со шпионами. Прежде всего мы узнаем от них о намерениях врага, о его укреплениях, о численности и расположении его войск. Мы узнаем все, что нам нужно. А затем одного из них мы отпустим… Раш, выведи их. Я не хочу, чтобы они поганили воздух в моей юрте. Я сам буду допрашивать их.

Бавуджаб говорил спокойно, но это ледяное спокойствие было для маньчжурских чиновников страшнее проклятий. Они уже поняли: живыми им отсюда не уйти. Страх до такой степени парализовал их, что они не могли сдвинуться с места.