Винцас Миколайтис-Путинас - Повстанцы

Дымша не упустил случая подстрекнуть шиленцев:

— Правильно, что отказываетесь от договоров. А то взвалили бы себе на шею новое ярмо. А к тому же паны так землю распределят и изрежут, чтобы и впредь держать ее в своих руках.

— Как же быть? — спрашивал не один шиленец. — Ведь иначе от барщины и повинностей не избавимся.

Дымшяле, озираясь и понижая голос, повторял уже в который раз:

— Потерпите. Будет повстанье, бунт. Придет другая власть, даст землю без выкупа.

Не знали крестьяне, верить ему или нет, только пуще огня боялись этих договоров и волостей. Еще больше встревожились, когда Дымшяле в другой раз обронил:

— Остерегайтесь, шиленские хозяева, Скродский вам свинство готовит. Все думает у вас землю отнять, а вас выдворить в Заболотье. Тогда предложит и договоры подписывать.

Однажды пастушата, пригнав коров, сообщили: два пана опять шныряли по полям с бумагами в руках, что-то строчили, а потом ускакали в поместье. Можно было догадаться, что и на сей раз поля осматривал советчик Скродского Юркевич вместе с каким-то еще неизвестным панским прихвостнем. Угроза снова нависла над деревней.

Однажды войт велел Сташису, Кедулису и Бразису в субботу после обеда явиться в поместье к управителю. С тревогой в сердце пришли они в указанное время к дверям Пшемыцкого. Но управляющий принял их с ласковой улыбкой, пригласил зайти. Вскоре появился и Юркевич. Поздоровавшись с крестьянами, сел за стол, попросил подвинуться поближе. Потом закурил трубку и начал разговор с расспросов, что слышно в деревне, как идут работы, какого ждут в этом году урожая. Мужики осторожно отвечали на панские вопросы и правды не говорили: на деревне, дескать, все по-старому, с работами запаздывают, урожай неважный…

— Не унывайте, все будет хорошо, — подбадривал юрист. — Пройдет два года с обнародования манифеста, и станете вольными хозяевами на собственной земле. Тогда пану Скродскому и спасибо скажете.

Мужики недоверчиво глядели на панского советника.

— Кто его знает, пан? — усомнился Бразис. — Всяко люди толкуют. Говорят — выкуп тяжелый.

Юркевич сердито нахмурился:

— Не слушайте никаких разговоров. Выкуп тяжелый? Королевские и чиншевые побольше выплачивают, а взгляните, как живут! Вы хозяева разумные, подстрекателей не слушайте. Есть царский манифест, есть законы, обязательные для господ и для мужиков. По законам все и будет улажено.

Юрист снова принялся излагать манифест и законы, поскольку-де появились разные всезнайки, которые людей с толку сбивают. Крестьянам надо договориться с помещиками насчет выкупаемой земли, чтобы обе стороны были довольны. И юрист вытащил лист, напечатанный крупными буквами, и показал его крестьянам:

— Если не верите мне, поверьте словам всеми нами чтимого пастыря, его высокопреподобия епископа. Кто из вас грамотный?

Читать умел один Бразис, да и то лишь из своего "Златого алтаря". Поэтому за чтение взялся сам пан Юркевич:

— Послушайте, что говорит епископ: "Мотеюс Кази мерас Волончевский, божьим милосердием и милостью апостольского престола епископ Жемайтийский. Труженикам, любимым овцам моей паствы привет и благословение".

Молитвенно слушали трое крепостных святые слова, торжественно возглашаемые паном Юркевичем. А тот читал дальше пастырское послание о том, что августейший государь Александр Второй издал новые законы для облегчения крестьян, которые надлежит принять с открытым сердцем, как подобает верующим католикам, не истолковывая их превратно; что эти законы — начало, а потом станет еще лучше, но правительству понадобится еще несколько лет для полного устройства, и пока нужно пребывать в повиновении панам.

Юрист повысил голос:

— "В особенности не считайте врагами господ и владетелей ваших, но всегда оказывайте им добросердечность, дабы и они смогли вас полюбить. Знайте — они первые ходатайствовали перед августейшим государем, чтобы царь благоволил вас освободить и объять заботой, жертвуя при этом ради вас своими господскими выгодами. Потому живите с ними в согласии, единении и любви, яко со старшими братьями. Не старайтесь также, возлюбленные чада духовные, избегнуть трудов, ибо без труда ни у кого не будет и хлеба… И еще прошу вас блюсти спокойствие, дабы не нанести себе ущерба. Молитесь за августейшего государя, за самих себя, за господ и владетелей ваших и за меня. Мотеюс Волончевский, епископ".

Юркевич глянул на крестьян в ожидании одобрения.