Винцас Миколайтис-Путинас - Повстанцы

После нескольких фраз Мацкявичюс воодушевился, изменились его глаза, выражение лица. Большая, всепокоряющая сила ощущалась в потоке его слов, во взмахах рук, в запламеневшем взгляде. Он говорил о невыносимой крестьянской нужде и, казалось, ничего нового не сказал своим слушателям. Они лучше всех знали свои невзгоды. Но как жадно ловили они его слова! Их собственное житье, рассказанное ксендзом, казалось еще мрачнее. Мацкявичюс говорил чистую правду, не приукрашивая, не выдумывая, не стараясь разжалобить. А сила его слов была так велика, что они будто молотом били по сердцам крепостных.

Недолго говорил Мацкявичюс о скорбной доле крепостного, но каждый почуял, будто тяжелый камень навалился ему на грудь: чего еще ждать, как дальше жить… Ксендз это видел. Наступило время поднять их из бездны душевных мук, пробудить в них волю к жизни, надежду, что станет лучше, решимость добиваться светлого завтра. Минуту передохнув, он продолжал уже спокойнее:

— Да. Тяжка жизнь пахаря, горек его хлеб. Многие полагают, что так оно и суждено богом, устроившим мир.

И вдруг повысил голос, отчеканивая слова:

— А я утверждаю — бог этого не хочет, не им так устроен свет. Жизнь, подобная вашей, дело не бога, но злых людей! Она должна кончиться. Не вечны беды людские. Говорю вам — придет им конец, исчезнут они, как студеная зима, как темная ночь! Говорю вам, что минут они и сокроются, чтобы никогда не вернуться!

Головы поднялись, лица у всех просветлели, зажглись глаза. Раз ксендз Мацкявичюс сказал, что невзгоды сгинут, как ночь, как же ему не верить! Уж он знает, что говорит. Взгляни на него и увидишь — он молвит правду. И все жадно впивали речь, стараясь не упустить ни единого слова. А он, увлекая их потоком своего красноречия, возбуждал непривычные для крепостных думы и чаяния:

— Откуда берутся ваши невзгоды, откуда обиды, несправедливости? Оглядитесь — на кого трудитесь? Чьи поля пашете и сеете?

И он стал объяснять, кто виновник их убогой жизни. Прежде всего, помещики, шляхта, паны. Они захватили земли и леса, наложили на крестьян невыносимое крепостное ярмо. Им помогает власть! Кто честен, того поносят, а негодяи, мерзавцы — в почете.

Мацкявичюс перешел к тому, что особенно волновало крепостных. Они поняли — ксендз метит в их пана.

— Надо ли вам доказывать, что я говорю правду? Сами вы видели своими очами, многие собственной кровью и даже жизнью своей подтвердили эту страшную истину.

И он указал рукой на ближний бугорок.

— Вот могила девушки, которую все вы знали — чистой, доброй и трудолюбивой, не сотворившей никакого зла, только воспротивившейся бесчестным намерениям пана. Из могилы глас ее вопиет о небесном мщении, и небо внемлет этому гласу! Говорю вам, что небо услышит ее и наступит возмездие!..

На кладбище поднялся плач. Всем было известно, что это могила Евуте. Всякий вспоминал ее — неутомимую хлопотунью, веселую песенницу, обходительную и ласковую. И вот лежит она в земле, могилка окопана, обложена камушками, крестом высажена рута, а по краям — ряд белых маргариток.

Отдаваясь в кладбищенских деревьях, до самого села разносился голос Мацкявичюса:

— А кого мы хороним сегодня, братья-пахари? Вашего односельчанина Повиласа Даубараса — примерного труженика, честного и разумного человека. Не молод был он, но еще в полной силе. Не своей смертью скончался, это всем нам ведомо. И его смерть также взывает о божьем мщении. Говорю вам, что бог выслушает его, и мщение грянет. Говорю вам, что наступит день, и кара обрушится на голову того, кто навлек на вас эти страдания, кто призвал солдат для кровавой расправы, чтобы сечь вас и топтать конскими копытами. Ваши муки, кровь, смерть девушки и Повиласа Даубараса падут на голову виновного!

Ядвига стояла под липой и в оцепенении слушала грозную проповедь. Она чувствовала, как в людских сердцах разгорается гнев не только против ее отца, но и против его дочери. Она видела, как люди озираются на нее, одни с любопытством, другие со злобой. Она ощущала, как горит ее лицо, но решилась, стойко вынести испытание. Не опуская глаз, спокойно встретила обращенные к ней взгляды, словно ее совершенно не затрагивали оскорбительные слова.

Но вот она уловила: произнося, словно проклятие, "…падут на голову виновного", Мацкявичюс смотрит на нее. Хотела притвориться равнодушной, устремить взор вдаль, поверх толпы, но не устояла перед властью этих глаз и посмотрела на ксендза. Да, Мацкявичюс глядел на нее остро, пронзительно, словно желая проникнуть до дна души. Ядвига собрала все силы, чтобы выдержать этот взгляд, чтобы показать ксендзу, что она не согласна с отцом и страдает из-за всего происшедшего. Уже то, что она здесь, на кладбище, — достаточное тому свидетельство. И она почувствовала, что ксендз ее понял — по его глазам, по его лицу, по движению руки.