Николай Пахомов - Первый генералиссимус России [Proza.ry]

— Знаю, — усмехнулся с самодовольством воевода. — Только дело-то не так быстро делается, как сказка сказывается…

Пахомий в знак согласия молча кивнул.

— И кто же был следующим удельным князем в Курске? — посчитав тему обновления крепости законченной, продолжил расспрос Алексей Семенович.

Его интерес к истории города не только не пропадал, но с каждой минутой, к вящей радости дьячка, возрастал. Потому Пахомий, словно ожидая этот вопрос и готовясь к нему, зачастил:

— А вторым князем был тут старший сын Мстислава Великого и внук Владимира Мономаха — Изяслав Мстиславич. Воитель известный. С курской дружиной на полоцких князей хаживал и рать победную над ними имел. Но вскоре, — наморщил дьячок лоб, видимо, силясь вспомнить дату, — уступил род Мономаха Курск роду Ольговичей. И случилось то вскоре после Супойской битвы в 1136 году по Рождеству Христову, когда Ольговичи одержали победу над Мономашичами.

Алексей Семенович молча взирал на рассказчика, не перебивая. А тот, видя это, продолжал:

— Сначала на курском княжении был Глеб Олегович, который здесь и умер через два года после жестокой стычки с половцами, приходившими под стены града. Град степняки не взяли, а князя, видать, сильно изранили… А после него в Курске княжил его меньшой брат Святослав, к этому времени изгнанный новгородцами по решению веча — сиречь народного собрания.

Услышав про вече и изгнание князя, Шеин, не терпевший народного самоволия, поморщился, но спросил о другом:

— А могила князя Глеба где?

— Должна была быть в Курске, — смутился Пахомий, не ожидавший такого вопроса. — Но где — того не ведаю, — развел для убедительности руками. — Годы… иго татарское… слабая память людская… Вот и затерялась за временем… — вздохнул с сожалением.

— А вот в Киеве, сказывают, и могила Олега Вещего сохранилась, и могила Аскольда, и могила Дира… А они-то жили куда ранее.

— Так то Киев, — вновь плеснул руками в разные стороны дьячок. — Мать городов русских…

— Теперь мать городов русских — Москва! — назидая, поиграл перстом и золотым же на нем перстнем с камнем-лалом Алексей Семенович.

— Конечно, конечно, — тут же согласился Пахомий, утвердительно закивав бородкой. — Об ином и речи быть не может… Москва — она ныне всему голова! Третий Рим, как некогда нарек ее великий князь и царь Иван Васильевич Грозный. А знает ли добрый воевода, — скользнула едва уловимая лукавинка в глазах дьячка, — что впервые Москва упомянута в связи с курским князем Святославом Олеговичем? Следовательно, она моложе Курска будет.

— Это как? — проявил искреннюю заинтересованность Шеин. — Коли шутки надумал шутить, то смотри, чтобы себе не навредить. Я глупых шуток не люблю.

— Да какие шутки, батюшка-воевода, — даже привскочил со скамьи Пахомий. — Сущая правда. В 1147 год по Рождеству Христову, когда против Святослава Олеговича, князя курского и новгород-северского, ополчились все князья, даже двоюродные братья, он нашел себе защитника в лице Юрия Владимировича Долгорукого. И тот позвал изгоя к себе на свадьбу сына Андрея. И позвал в Москву. Так Москва впервые была упомянута летописцами. Вот и все. Никаких шуток…

— Знать, читал, да запамятовал, — вытравил конфуз воевода ссылкой на забывчивость.

Не скажешь же какому-то тщедушному да худородному дьячку, что летописей он не читал. Так, случалось, пролистывал, но вникать в рябь буквиц, написанных где уставом, где полууставом, желания не было.

Дьячок же смекнул это быстро, но виду, что смекнул, даже шевелением реденьких ресниц на красных, воспаленных веках не подал. Ни к чему сие. Сильных мира дразнить — себе жизнь коротить.

Меж тем день шел к полднику, солнце — к зениту, а беседа только к своей середине. Птицы, забыв про пение, прятались среди тенистых кустов и густых ветвей деревьев. Воробьи — по застрехам. Куры, перестав купаться в придорожной пыли и золе, выбрасываемой хозяйками прямо на дорогу, устремились под сень риг и овинов. Собаки, высунув длинные языки и часто дыша, — по норам и будкам, ежели такие имелись. Стада коров, табуны лошадей и отары овец, одурев от зноя и оводов, улеглись на выпасах. Даже важные голенастые гусаки и раздобревшие на зеленотравье гусыни, собрав начавших оперяться гусят в кружок, прикорнули, спрятав головы под крылами, на пологих берегах Кура и Тускоря под редкими ивами да ветлами. Тоже тенек искали.

На съезжей и губной избе, отменив прием челобитчиков, скучали писцы да подьячие, лениво отбиваясь от вездесущих мух. Похрапывали два важных дьяка — первые помощники воеводы. Шатались по крепости, не зная, куда себя деть, стрельцы дежурной полусотни. Примостившись в теньке воеводских палат, держа в руках снятые постолы, изнывал в ожидании новых распоряжений Семка. Несмотря на зной и накатывающую дрему, глаз не смыкал, зорко следил за входом в воеводские палаты: вдруг да кликнут… Ему бы сейчас на речку — окунуться, да в казаков-разбойников поиграть, как все его сверстники… А он на воеводской службе млеет.