Виктор Душнев - Потомок Святогора

Кони у разведчиков добрые. Они выделялись середь прочих не только быстротой бега и увёртливостью в бою, но и статью. Однако Дорофеева Лыска, которую он приобрёл в Хлевном бояраке, возвращаясь из Ногайской орды в Липец, вытянув шею и хвост, шла иноходью так споро и легко, что лошади его спутников еле поспевали за нею широким галопом. Пока достигли Дона, скачка вымотала остальных разведчиков, особенно пожилого Семёна Андреевича.

— Ну у тебя и кобыла! — с восторгом позавидовал Дорофею Ломов.

— Тс-с-с... — прошипел Дорофей. — Здесь потише. Здесь уже могут быть Ахматовы дозоры, как бы нам на них не налететь. Хотя татары в устье Неги раньше не появлялись, но чёрт их знает... — Дорофей стал вглядываться в противоположный берег Дона.

— Да вроде никого, — пожал плечами Силай.

Восток начал золотить небо, но мрак ещё плотно прижимался к земле.

— Пора, — шепнул Дорофей, и вся четвёрка, раздевшись и положив одежду на сёдла, вошла в воду. Переплыли, оделись и углубились в густой лес. Потом переправились через Большую Верейку, прошли Трещёвку.

— На реке Ведуге, в чаще, — подъехал стремя в стремя к Семёну Андреевичу Дорофей, — живёт бортник по имени Семён, тёзка твой. Я часто, когда служил у Рвача, бывал у него. Он наш, татар и предателей ненавидит пуще неволи. Он и ко мне сперва относился с недоверием, но я ему открылся.

— Ну и что? — не понял Семён Андреевич.

— То! Как мы в Турове появимся с конями?

— Ну, не знаю, — пожал плечами боярин. — Ты проводник, ты и думай.

— Вот я и думаю коней оставить у Семёна, а самим пешком до Турова.

— А далеко?

— До Семёна с полпоприща и столько же до Турова. К вечеру будем там.

— Ладно, — согласился боярин.

Дорога была неровной и малонаезженной. Дубовый лес сжимал её с двух сторон, корявые ветки хлестали по лицам людей и мордам коней, замедляя движение. Путь казался бесконечным, но вот всадники вырвались на обширную поляну, и в глаза брызнуло такое яркое разноцветье, что они поневоле зажмурились. Из кустов шарахнулся полосатый поросёнок и, хрюкая и подпрыгивая, потрусил через поляну.

— Видать, от матери отбился... — улыбнулся Евтей.

— Скоро приедем! — оборвал его Дорофей. — А ну-ка, подстегните коней!

Отряд перешёл на рысь и через несколько минут очутился на заросшем берегу Ведуги. Продравшись сквозь чащу, путники увидели большую избу с множеством надворных построек.

— Стойте! — остановил друзей Дорофей. — Мне первым заявляться нельзя, вдруг там Ахматовы люди. — Сходи ты, что ли, Семён Андреевич. Прикинься странником, а когда поймёшь, что опасности нету, напомнишь обо мне хозяину и дашь нам знать.

Боярин скрылся за углом избы и вскоре появился с хозяином и махнул рукой. Дорофей обрадовался:

— Пошли!

Хозяин, мужик среднего роста, смуглый, с мордовским курносым носом, ощерив крепкие зубы, заулыбался во весь рот и крепко обнял Дорофея:

— Откель пожаловал?

— Откель — опосля расскажу.

— Конечно, опосля! Сперва в избу, потрапезуем.

Пройдя через выкрашенное охрой узорчатое крыльцо, путники очутились в просторной избе, ярко залитой через большие арочные окна близящимся к полудню солнцем.

— Располагайтесь, — указал Семён на скамью возле стола. — А я хозяйку покличу. Матрёна-а!

Вошла женщина. Она была похожа на смерть: бледная, вся в чёрном, взгляд тяжёлый, губы бескровные. Тихо поздоровалась и бесшумно скользнула на кухню.

Хозяин заметил смущение гостей и пояснил:

— Горе у неё. Младший брат... Да ты помнишь, Дорофей, он у меня жил...

— Пантелей?

— Ну да. Татары в неволю увели. А знакомый татарин шепнул, что фрягам его продали, на галеры вёсельником. А там долго не протянешь, вот баба и убивается, уж дюже любила парня. Он в лес пошёл — басурмане его и схватили. Держали сперва в Турове, а потом погнали в степь с остальными невольниками, ну и дальше, к морю...

— Вот душегубы проклятые! — выругался Евтей. — Никакой управы на поганых нету! Ну ничего, придёт расплата!

Вошла с чугуном в руках Матрёна, и мужики умолкли. Хозяин предложил выпить мёду, но гости отказались.

— Слишком серьёзное предстоит нам дело, — пояснил Семён Андреевич, — чтоб баловаться мёдом. Голова должна быть светла, а ноги крепки.

— Вам всем туда идти нельзя, — заметил хозяин, обгладывая кость. — А Дорофею особенно. Там его каждая собака знает, увидят — враз растерзают. В слободу одному Семёну Андреевичу можно, Дорофей его только проводит. А все потащитесь — басурмане или предатели чужаков заметят и переполох подымут.