Рене Манзор - Апокриф. Давид из Назарета

Всевышний превратил Давида в проклятого без корней, без семьи и крова, отнял у него привычный образ жизни. Неужели Он сжег все мосты, ведущие к его прошлому, чтобы заставить его все бросить ради исполнения Своей воли?

Продай все и иди за мной.

Проигнорировав последнюю волю своей матери, отказавшись идти в Сринагар, где находился его отец, Давид сделал первый шаг навстречу Господу. Но он не внял Божьему наставлению не оглядываться. Приятные воспоминания все еще жили в нем. Чернила, которыми было написано его прошлое, еще не высохли. И теперь именно он, а не кто-то другой, должен был макнуть в них перо, чтобы написать свое настоящее.

Он сплюнул на землю. Небо и песок тут же стали драться за эти капельки слюны, и они мгновенно испарились. Плевок приносил удачу кочевникам. Это был способ соединиться с пустыней – предложить ей воду, прежде чем ожидать от нее того же.

Давид двинулся по путям тысячелетней давности, на которых никогда не встретишь ни одной живой души. Порой все усиливающаяся жара играла с ним злую шутку: ему казалось, что вдали он видит всадника, но его призрачный, размытый образ тут же исчезал в облаке пыли.

Безжалостное солнце напекло ему макушку, и когда оно наконец согласилось уйти на покой, Давид знал, что, уступив место луне, оно заставит его заплатить за свое отсутствие дрожанием от ночного холода.

Запасы провизии все уменьшались. Давид, конечно же, пытался раздобыть что-нибудь съестное по пути, но невозделанная земля крайне редко давала ему возможность поживиться. Несколько маслин да пригоршня фиников – вот и все, что у него оставалось. На этом долго не продержишься. Что касается воды, то она ему не попадалась уже несколько дней, и его лошадь страдала от обезвоживания, поэтому все чаще ему приходилось идти пешком, таща ее за собой под уздцы.

Тридцать миль – такое расстояние за сутки он должен был преодолевать, несмотря на убийственную жару. Чтобы не сбиться с курса, он ориентировался по солнцу, а когда оно садилось, по мху на кустах, который всегда рос с тенистой стороны.

За немилосердными днями следовали иссушающие ночи. Немногочисленные речушки, которые попадались на его пути, уже пересохли, редкие деревья, которые ему встречались, были без листьев и не давали тени. Он бы обрадовался и луже с соленой водой, в которой можно было бы смочить пересохшие губы. Жарища была такой, что ему казалось, будто кровь испаряется из его жил через поры кожи. А песчаная буря лишила его последних сил.

Вскоре голод взял власть над его разумом. В жизни самых разных существ случаются моменты, когда инстинкту самосохранения подчиняются все другие потребности. Моменты, когда исчезает даже видовой барьер. Продолжительное лишение примата или лошади дневной порции еды вынуждает их искать возможность использовать любой другой источник энергии.

Поскольку без еды прожить можно не более тридцати дней, а сохранить рассудок – не более двадцати пяти, млекопитающие, оказавшиеся в одинаково тяжелых условиях, доходят до того, что начинают рассматривать друг друга как нечто съедобное.

Именно такой взгляд хищника Давид однажды заметил у лошади Лонгина, когда она повернулась к нему. И когда она двинулась на него, раздувая ноздри и оскалив зубы, ее вид словно парализовал юношу. Теперь лошадь считала его своей поживой.

Но взбесившееся животное не успело наброситься на свою добычу: пущенная кем-то стрела пронзила его горло.

Давид повернулся к своему спасителю, прикрывая ладонью глаза, чтобы защитить их от ветра. Ему показалось, что сквозь вздымаемый ветром песок он видит силуэт кентавра, закутанного в плащ с капюшоном. Стрелок опустил лук и помчался к нему галопом.

У находящейся на последнем издыхании лошади изо рта потекла кровь. Заржав, она вывернула шею, потом споткнулась, не отрывая взгляда от Давида, все еще шокированного таким поведением лошади. Инстинктивно животное стало пить из своей же раны, чтобы утолить жажду, но через несколько мгновений рухнуло замертво.

Кочевник спешился и направился к лошади, закрываясь от ветра. Он держал в руках бурдюк и кинжал. На глазах у потрясенного Давида этот человек сел на шею животного, чтобы прекратить его агонию, и сказал то, что обычно говорят в таких случаях:

– Благословен будь Всевышний, освятивший нас своими заповедями и приказавший нам забивать скот.

После этого резким движением он перерезал лошади горло.

Буря сразу же улеглась. Давид удивленно повернулся к мужчине, пытаясь понять, что произошло.