"Она позвала меня... Она помнила обо мне..." - взволнованно думал Далибор. Теперь уже сладкой, чуть ли не счастливой грустью полнилось сердце.
- Я знала, князь Далибор, что ты придешь. Спасибо, - сказала Ромуне, остановившись в двух шагах от него.
Далибор смотрел на бледное, изможденное лицо той, кого любил, о ком помнил и в ближней и в дальней дороге, и еще более родной и желанной становилась она. Не Глебом, а Далибором назвала его Ромуне, зная, что ему дорого полученное от рождения имя. И это еще больше растрогало волковыйского князя.
Юная литвинка была не в повседневном одеянии вайделоток, скромном и строгом, а в дорогом праздничном наряде. Слепила глаза белая льняная рубашка с высоким воротом и длинными рукавами. Подол зеленой шерстяной юбки густо обрамляли бронзовые пластинки, которые накладывались ряд на ряд и напоминали рыбью чешую. Сверху юбку обтягивал широкий тканый пояс, к нему крепилась круглая бронзовая подвеска, покрытая листовым серебром и украшенная пятью глазками из темно-синего стекла. Поверх рубашки было наброшено покрывало, литовцы называют его скяпята. На голове у княжны красиво сидела кожаная шапочка с мелкими бронзовыми колечками и большой пластиной обработанного янтаря.
Далибор крепко обнял Ромуне. Она податливо прильнула к нему. Своими губами он нашел ее уста, упругие и прохладные. Над ними гудел-полыхал Знич, на них смотрело затянутое тучами небо. Какое-то время стояли они так, словно слившись в единое существо, литовская княжна и волковыйский князь.
- Пиву без хмеля, хлебу без соли, коню без хвоста, женщине без доброго имени - одна цена, - сказала вдруг Ромуне, высвобождаясь из объятий Далибора. В голосе ее прозвучала неизбывная тоска.
- Ты о чем, Ромуне? - спросил Далибор и еще раз жадно поцеловал девушку, осторожно проводя пальцами по ее лбу, по бровям.
Ромуне вся как бы вспыхнула изнутри. Глаза ее увлажнились, пошли искрами. Огонь и утренняя роса, лунный блеск и серебро озерной волны - все это и многое еще читалось в их прозрачной глубине,
Далибор ощутил, как часто-часто забилось, затрепетало ее сердце. С болью и отчаяньем она стала целовать его, и теплые слезы катились по щекам.
- Не плачь, голубка моя, - шептал Далйбор.
Уходила из-под ног земля, сбивалось, пропадало дыхание, сквозь одежду и холод осенней ночи жег огонь ее молодой девичьей кожи.
- Иди за мной, - прошелестели, как в горячечном тумане, слова Ромуне.
В темном домике жреца на узкой дубовой скамье они отдались друг дружке, слились в любовном порыве, как сливаются звонкие весенние ручьи. Это был поднебесный взлет сердец, безоглядное согласие рук, глаз, губ...
- Отдают меня за галицкого князя Шварна, или, как его еще называют, Сваромира Даниловича, - лежа у Далибора на руке, с горечью вымолвила, Ромуне. - Приезжали уже сваты. Через седмицу-другую поеду с обозом.
- Но мы же воюем против галичан! - с жаром воскликнул Далибор. - Я отобью тебя в пути. Я нападу на обоз. Я же знаю, что ты не хочешь за Шварна. - Он вскочил, пробежался взад-вперед, склонился над нею. - Ты же не хочешь за галичанина, за Сваромира?
Ромуне ласково и в то же время непреклонно закрыла ему рот маленькой теплой ладошкой.
- Какая разница, хочу - не хочу, - тихо сказала после короткого молчания. - Ты-то женился на волковыйской княжне.
Она встала, начала одеваться. Даже не глянув на дорогой наряд, в котором выходила встретить Далибора, натягивала жесткое, из грубого полотна платье-рубаху вайделотки. Движения ее были вялы, безвольны.
- Я же знаю, что ты идешь против своей воли, - упавшим голосом проронил Далибор.
- Стране нужен мир, - сухо сказала Ромуне. - Так говорит отец, а я всегда верю ему. Если я выйду за Шварна, это будет конец войне, перестанут умирать в сечах вои. И ты тоже останешься жив. - Она провела рукой по волосам Далибора. - А еше я готова хоть в омут головой, только бы невидеть эту мразь Марту, мачеху. Не могу дышать одним воздухом с нею. О, была бы жива мама!
Далибор снова стал осыпать ее поцелуями.
- Знаешь, почему я тебя позвала, почему отдала тебе самое дорогое, что есть у девушки? - мягко отстранилась от волковыйского князя Ромуне. - Потому что любила и люблю тебя. Потому что хотела оставить зарубку на память. Как клятву, что и там, на чужой стороне, всегда буду помнить тебя. А ты?
Она вопрошающе заглянула Далибору в глаза. Тот лишь молча кивнул и уже потом, сглатывая вязкий комок в горле, сказал:
Читать дальше