Леонид Дайнеко: Всеслав Полоцкий

Из «Энциклопедического словаря». Изд. Брокгауза и Ефрона, т. VII, Спб., 1892

CECЛAB БРЯЧИСЛАВИЧ — сын Брячислава Изяславича, занял Полоцкое княжество по смерти отца своего, в 1044 г. В 1065 г. Всеслав напал на Псков, в следующем году — на Новгород, пограбил Св. Софию, сжег город и ушел с большим полоном. Ярославичи вооружились против него, взяли Минск и разбили Всеслава на берегах реки Немизы (Немана?). Великий князь Изяслав Ярославич вступил с побежденным в переговоры о мире и звал его к себе. Ярославичи клялись в том, что не сделают ему никакого зла. Всеслав поверил, но за свою доверчивость дорого поплатился: его арестовали и вместе с двумя сыновьями посадили в Киеве в поруб (1067).

В 1068 г., после поражения князей на берегах Альты половцами, киевляне потребовали у великого князя оружия, но, получив отказ, провозгласили Всеслава великим князем, а Изяслав бежал в Польшу, откуда возвратился с Болеславом II и польскими войсками. Всеслав вышел ему навстречу, но почему-то ночью тайно бежал в Полоцк (1069). Изяслав осадил и взял Полоцк, а Всеслав вскоре явился под стенами Новгорода. Новгородцы отбили Всеслава.

В 1070 г. он опять занял Полоцк, выгнав оттуда Святополка Изяславича, и хотя еще раз побежден был Ярополком Изяславичем, но Полоцк удержал за собой. В 1077 г. Изяслав послал на Полоцк войска свои, но Всеслав отсиделся; в 1078 г. приходил Мономах и успел сжечь только предместье Полоцка. В отмщение за это Всеслав в 1083 г. подступил к Смоленску и до прихода Мономаха успел зажечь город и уйти. Зато Владимир сильно опустошил Всеславову волость.

Умер Всеслав в 1101 г. У Всеслава было семь сыновей: Роман, Глеб, Борис, Давид, Рогволод, Ростислав и Святослав.

Давно потух зари огонь.

Кто мчится ночью: зубр иль конь?

На всех живых наводит страх

След вурдалака в камышах.

порубе сидели трое. Старший, отец, был прикован цепями к темной дубовой стене. Цепь была короткая, всего три-четыре локтя, и, когда отец поднимал руки, чтобы помолиться или взять корчажку с водой, тяжело, угрожающе гремела. На шею ему надели тесный железный обруч, к которому крепилась цепь, и сыновьям, особенно младшему, Ростиславу, в сумерках поруба казалось, что это не цепь, а страшная черная гадюка обвила отца вокруг шеи и душит его, сосет из него кровь. Сыновей не заковали в кандалы, и Ростислав вместе со старшим своим братом Борисом время от времени подползал по смятой холодной соломе к отцу, гладил его цепь, дул на те места, где она больно въедалась в живое тело, спрашивал:

— Дюже болит, батька?

— Я мужчина, и у меня твердая шея. Она не боится железа, — отвечал князь Всеслав.

Все трое умолкали и жадно прислушивались к неясным слабым звукам жизни, кипевшей, бурлившей там, за толстыми дубовыми стенами, на шумных улицах и площадях стольного Киева.

— Сегодня в Киеве солнце, — задумчиво сказал Ростислав.

И у всех троих перед глазами встали залитый солнцем огромный город, загорелые рыбаки на Днепре, загорелые мастеровые люди на Подоле, загорелые синеглазые и черноглазые девчата, что входят в мягкую струистую воду по самые колени.

Поруб навсегда отнял у них солнце, небо. Солнце могло разве только присниться, однако проходили дни, текли медленно, как сухой, холодный песок из-под лопаты, и солнце снилось все реже.

— На твоем щите, отец, было нарисовано солнце. Помнишь? — сказал однажды Борис. — Оно было красное, круглое, горячее. Я, когда маленьким был, боялся к твоему щиту и пальцем дотронуться. Думал, обожгусь. Помнишь?

— Свой щит я утопил в Днепре, возле Рши, — тихо проговорил Всеслав, и что-то слабо вскрикнуло, ойкнуло в нем, но эту мгновенную слабость души услышал и почувствовал только он сам. Молодые княжичи уныло лежали на соломе, будто были самыми обыкновенными смердами и родились где-нибудь под снопом на житном поле. Это пугало Всеслава. Когда человек слишком долго лежит и спит на соломе, когда изо дня в день он видит только мягкую, слабую солому, в нем незаметно угасает вой, рыцарь и человек с охотой берет в руки серп, а не меч.