Леонид Дайнеко - Железные желуди

Далибор жадно слушал увечного вещуна и словно во­очию видел непроходимую пущу, где властвуют Миндовг с Войшелком, звериные тропы, усыпанные мягким листом в каплях росы, золотые искры ручьев.

- Пошли, Далибор, - потянул брата за рукав льняной ру­бахи Некрас. Далибор спохватился, с сожалением двинулся вслед за Некрасом.

- Не хочет поклониться Миндовгу литва, да что подела­ешь, - говорил вдогонку им Волосач. - Кланяться сильно­му нас научила молния. В чистом поле, когда лютует гроза, падай на землю - останешься жив.

Княжичи, не озираясь на вещуна, быстрым шагом направились к терему. Толпа перед ними разламывалась, распа­далась надвое - ни дать ни взять березовый кругляк, в который уверенно и легко входит дубовый клин. Бросалось в глаза, до чего несхожи они, княжичи. Грубая чернота волос Далибора, его кряжистая фигура, тяжелые жилистые руки - все это пребывало в резком контрасте с шелковисто-русой растительностью на голове, с гибкостью всех членов млад­шего брата. Не зная их, трудно было допустить, что они явились на свет из одного и того же материнского лона. Кстати, длинные языки - а добра этого хватало и в Новогородке, - болтали, что в свое время княгиня Марья вкушала сладкий грех с одним из галицких князей. Разумеется, го­ворилось такое на почтительном расстоянии от ушей князя Изяслава, ибо тот не задумываясь приказал бы набить же­лезных гвоздей в опрометчиво развязавшийся язык. Как бы там ни было, каждый из братьев-княжичей друг за дружку в два счета перерезали бы глотку любому недоброжелателю.

Отца, князя Изяслава, они повстречали во дворе терема в окружении купцов и мастеровых-золотарей. Был там и новогородокский воевода Хвал - высокий, крутоплечий, со светло-желтыми и всегда как бы слегка влажными волоса­ми. Купцы и золотари почтительно поклонились княжичам и притихли: воевода лишь сдержанно кивнул обоим сразу. Князь Изяслав при виде сыновей прервал оживленную бе­седу с купцами и золотарями, спросил:

- Что, дети, занимались сегодня с вашим ляшским на­ставником? Учил он вас рукопашному бою?

- Учил, - ответил Далибор.

- А ты что молчишь, Никодим? - недовольно обратился князь к младшему сыну: на людях у него были в обиходе только их христианские имена.

- Учил, учил, - поспешил ответить Некрас, скрывая смущение.

Изяслав строго свел густые русые брови, подошел к нему вплотную, взял за плечо:

- Доносит мне челядь, что нет у тебя должного старания в войской науке, что без охоты берешь в десницу меч. Это правда?

Некрас молчал. Князь чуть ли не с ненавистью смотрел на длинные волосы сына, что по-женски свисали-вились вдоль румяных щек, на его изнеженно-хрупкую шею, на узкий подбородок, обсыпанный юношескими прыщиками. Эти прыщики, такие беззащитно-вызывающие, эта почти не тронутая загаром кожа, когда весь город изнывает от зноя, эти безоблачно красивые глаза привели князя в исступле­ние. "Сияет, как весенний ручей", - подумал о сыне Изя­слав и, чтобы не ожечь его грубым словом прилюдно, - во­дился за ним такой грех, - сцепил кисти рук, хрустнул пальцами. Некрасом назвали младшего сына по настоя­тельной просьбе княгини Марьи: больно хорошеньким ро­дился мальчик, пусть хоть имя защитит его от недоброго глаза.

Перевел взгляд на старшего:

- К литве поедешь, Глеб, к Миндовгу. Седмица вам с воеводой Хвалом на сборы, - сказал строго и отвернулся. А сыновья смотрели на него чуть ли не с умилением: крепко любили, хотя каждый по-своему. Изяслав был в синем, тонкой шерсти корзне с красными разводами на груди; на правом плече корзно застегивалось большой серебряной фибулой, давая свободу правой руке, в то время как левая покоилась под ниспадающей полой. Зеленую шелковую рубаху с косым воротом, открывающим мощную загорелую шею, тесно перетягивал широкий кожаный пояс, украшен­ный разноцветными бляшками. На голове у новогородокского князя - в такую-то жарищу! - гордо сидела шапка ярко-красного сукна, отороченная светлым собольим ме­хом: князь без шапки не князь.

- Батюшка, - после некоторого колебания сказал Дали­бор, - вещун Волосач объявился. Без ноги и без руки. Го­ворит, немчины отсекли.

Эта новость, как заметил Далибор, удивила и одновре­менно обрадовала князя. Только не понять было, чему он радуется. В христианский город воротился поганец-язычник, и уже, как мухи на мед, льнут к нему люди. Опять могут слабые духом поддаться искушению древней веры.

- Приполз помирать, - сочувственно проговорил Изя­слав и, сняв шапку, дал малость остыть липкой от пота го­лове.