Леонид Дайнеко - Железные желуди

- Отпусти им, Боже, грехи их, - прочувствованно вздох­нул Сиверт, готовясь умереть.

И тут в толпе неподалеку он увидел Морица. Тот в ужасе смотрел на него и плакал. Это растрогало монаха. Нашлась-таки в языческом бедламе живая душа, нашелся человек, искренне сочувствующий ему. Сиверт уголками сухих губ улыбнулся верному слуге.

- Великий кунигас Миндовг дарует жизнь латинянину! - раскатился над толпой зычный голос Лингевина. Это про­изошло в тот самый момент, когда к Сиверту уже прибли­жались с головешкой.

Новость была встречена криками возмущения и гнева.

"Неужели я буду жить?" - подумалось монаху. В сле­дующую секунду он впал в беспамятство.

VI

Рута, как и вся Новогородокско-Литовская земля, отбила нападение. В свою очередь Миндовг, собрав большую си­лу, вместе с Войшелком и Далибором, с Изяславом Свислочским, признавшим, наконец, верховенсщтво кунигаса и короля, ворвался в Жемайтию и окружил главный город своего давнишнего врага Выконта Твиреметь. Но с наскока взять его не удалось. Помимо народного ополчения жемамайтийцев Твиреметь защищали половецкие и прусские отряды из тех, что были под началом у Даниила Галицкого. Половцы, наводившие когда-то ужас на Русь и считавшиеся хозяевами южной степи, разбежались, как сурки и дрофы, от грозной татарской конницы, развеялись по свету. Часть пошла на поклон к угорскому королю Бэле, часть приби­лась к князю Даниилу.

Седмицу стояли войска Литвы и Новогородка под стена­ми Твиремети. Несколько раз то при свете дня, то ночью ходили на приступ, но выдыхались под градом стрел, лави­нами камней, струями кипятка. Под Миндовгом огромным, чуть ли не пудовым камнем убило коня. Самого же его клюнула в левую руку половецкая стрела. Пустив дымом все живое, что находилось вне крепостных стен, согнав в два гурта полон и скотину, отступили от Твиремети, как ни скрежетал зубами кунигас.

Под Твиреметью, как, вообще-то, и под Рутой, во всей красе показал себя Курила Валун. Во время первой схватки, когда вывалились из городских ворот густые толпы пеших жемайтййцев, Курила отважно ринулся на них и сразу про­ложил, пробил дорогу в живой стене. Затрещали, покати­лись в разные стороны жемайтийские повески - большие деревянные щиты, обтянутые кожей. Ополченцы, спасаясь от Курилина кия и от копыт его коня, стали прыгать в ров. Много их захлебнулось в зловонной стоячей воде.

Медник Бачила старался все время держаться рядом с молодым богатырем. Мало-помалу он заделался как бы Курилиным оруженосцем, но завистники шутили: мол, во время боя трусоватый медник просто прячется за его широкой спиной. "Прилип к Куриле, как муха к волу", - язвили они, но невозмутимый Бачила пропускал эти шпильки ми­мо ушей.

- Вот и конец войне, - сказал Бачила Куриле Валуну, ко­гда новогородокско-литовские рати покидали лагерь под Твиреметью. - Что теперь будешь делать, Курила? Ты же хвастал, что в законники хочешь податься.

- Хвастать-то хвастал, да другой бес заграбастал, - озор­но отшутился Курила. - Есть у одного золотаря в Новогородке шибко пригожая дочка. Хочу на нее глянуть и кое-что шепнуть ей на ушко.

- А детки запищат, что будешь делать?

- Посажу в решето и понесу на торжище продавать.

Шутки шутками, а Курила Валун, которому почти каж­дую ночь стала сниться Лукерья, твердо решил отыскать ее, осыпать подарками, как делают все, когда хотят понравить­ся, и, конечно же, хорошенько накостылять княжескому дружиннику: не таскайся за девушкой, как хвост. Обо всем об этом Курила чистосердечно рассказал меднику.

- Прилипнешь ты, братка, к бабе и растеряешь всю свою силу, - вздохнул тот. - Но вообще-то это дело богоугодное. Коль начали девки сниться, надо ловить этих девок и брать в оборот. Я, правда, в молодости не бегал за своею буду­щей женой. Она сама за мной бегала.

- Да ну? - навострил уши Курила.

- Бегала. И даже след мой выкопала.

- След? А зачем?

- Чтобы меня приворотить. Подстерегла на дороге после дождя и выкопала. А потом след этот - в горшок и цветы там посадила. Много цветов. И синие, и розовые, и крас­ные... Каждый денечек поливала цветы неманской водой, обо мне думала и святые молитвы творила.

- Ну, и влюбился ты в нее? - аж кончик языка прикусил от нетерпения Курила Валун.

- А то как же, - глубже прежнего вздохнул Бачила. - И девка, скажу тебе, не из видных. Таких у меня было - хоть от Новогородка до Немана под каждой сосенкой клади. А вот ведь как обернулось: только ее и вижу. Гляну на луг, или на речку, или на облако над головой - всюду она...