Валентин Лавров - Катастрофа. Бунин. Роковые годы

Луначарский, не участвовавший до этого в разговоре, с любопытством глядел в рот вождю:

— Стало быть, если в России будет повсеместно введено католичество, уменьшится вероятность войн, но увеличится наша возможность влиять на политические процессы Европы?

— Конечно! И если даже произойдет мировая революция…

— Она произойдет! — неуместно вмешалась Крупская. — В два счета!

Ленин, недовольно взглянув на нее, закончил:

— …то религия останется важным фактором воздействия на народы! Но повторю, прежде католическую религию следует повсеместно внедрить в России.

Разгорелся жаркий спор — быть католичеству или атеизму.

— Товарищи, — приказным тоном вдруг распорядился Ленин, — всем — спать. — Он направился в свой отсек вагона, за ним в затылок — Крупская.

Сталин сладко потянулся:

— Приказ начальника не обсуждают!

Вскоре в салон-вагоне свет потух. Поезд давно еле-еле тащился, то и дело (к негодованию бодрствовавшего Бонч-Бруевича) останавливался у светофоров.

— В чем дело? Кто нас не пропускает? — возмущался он. — Ведь мы едем значительно медленней, чем полагается по расписанию!

Его денщик и рассыльный Тряпкин беспомощно разводил руками:

— Не могим знать!

— «Не могим, не могим»! — передразнил его начальник. — Сбегай к машинисту, выясни.

Вскоре Тряпкин вернулся:

— Впереди нас поезд с матросами. Они нарочно не пущают.

— Черт их возьми этих матросов! Сволочня проклятая! Неспроста их Ильич ненавидит. Откуда они взялись здесь?

— Машинист докладает, что оне вперед нашего с Николаевского вокзалу с товарных путей выскочили. Дезельтиры.

— Задержать! Во что бы то ни стало! С ближайшей станции дать телеграмму.

Ранним утром, вместо того чтобы быть в Твери, правительственный поезд прибыл лишь в Малые Вишеры. Самый главный пассажир мирно вкушал сон. Солнце сквозь легкое молочное марево осветило привокзальные постройки, паровозные дымки, громадный товарный состав, битком набитый вооруженными матросами.

Это и были те самые «дезельтиры», своей волей утекшие из революционного Петрограда.

Несколькими днями раньше Дзержинскому пришлось руководить боевой операцией по разоружению этих матросов, количеством более шести тысяч.

Операция завершилась победоносно: матросы ни с кем не хотели воевать, в том числе и с чекистами. Они хотели выпить, а еще добраться до своих домов. Большой отряд чекистов без хлопот и выстрелов отобрал у матросов оружие. Репрессивных мер (по распоряжению Дзержинского) принимать не стали — чтоб не вызвать всеобщего бунта.

На сей раз решительно действовал Бонч-Бруевич.

— Пулеметы — на тормозные площадки и на платформы! — скомандовал он.

Гулко застучали «максимы» по платформе, громыхая, выкатывались на железо тормозных площадок.

Тем временем большой отряд, сопровождавший поезд и состоявший из сотрудников ЧК и латышских стрелков, предъявил ультиматум:

— Сдать оружие, из вагона не выходить! Через час двинетесь дальше. Иначе ваш товарняк разнесем в щепки вместе с вами.

Матросы ультиматум приняли. Сдали кой-какое оружие, вошли в вагоны и не выходили до отправки правительственного состава.

Бонч-Бруевич, смахивая рукавом пот со лба, торопливо приказал машинисту:

— Товарняк загнать в самый глухой тупик! Пути забить пустыми вагонами!

Распоряжение было выполнено. Только после этого Бонч-Бруевич облегченно вздохнул и потеплевшим взглядом посмотрел на ожившего начальника станции:

— Товарищ, сообщу вам секретные сведения: за нами следуют еще два спецпоезда — с сотрудниками и документами. Оставляю вам в помощь двух бойцов: двадцать четыре часа товарняк ни под каким видом не выпускать! Задание выполните — получите орден и приличное вознаграждение. — Бонч-Бруевич испытующе посмотрел на бедного железнодорожника. — Если же нет…

Тот перепугался, мял трясущимися руками форменную фуражку:

— Они же меня замордуют! По вашему телеграфному приказу я грузовой держу более трех часов! Они ведь били меня, грозили жену и дочь изнасиловать…

— А мы грозить не будем, мы — если не выполнишь приказ — расстреляем! И тебя, и дочь, и жену. И не вздумай сбежать. Из-под земли выну.

Понуро опустив голову, размахивая фуражкой с красной тульей, спотыкаясь о шпалы, начальник станции побрел в сторону от вокзала.

«Как бы, дурак, не повесился! — подумал Бонч-Бруевич. — Кто тогда мой приказ выполнит? Да, насчет матросов дам телеграфный приказ, пусть эту шпану в Москве обезвредят! А бойцы, которых оставляю, за машинистом присмотрят».