Валентин Лавров - Катастрофа. Бунин. Роковые годы

— Да-с, петроградский период закончен. Что-то скажет нам московский?

Троцкий почтительно изогнулся:

— С вами, Владимир Ильич, революция победит везде…

Дзержинский не удержался, фыркнул:

— Лесть грубая, но приятная!

Ленин и Крупская расхохотались.

Ильич пожал на прощание влажную ладонь Троцкого. Тот на некоторое время оставался в Питере в качестве председателя городского военно-революционного комитета.

В авто, кроме Ильича, забрались Крупская, сестра вождя Мария Ильинична, Бонч-Бруевич и его жена Вера Михайловна. На подножки слева и справа вспрыгнули вооруженные охранники. Еще один автомобиль, набитый вооруженными людьми в черных кожанках, следовал сзади.

Освещая редких, шарахавшихся в стороны прохожих и военные патрули, расставленные по всему маршруту следования, авто быстро подкатили к Московским воротам. Проехали еще квартал и, свернув на Заставскую улицу, вскоре влетели на платформу Цветочная площадка.

Затормозили у последнего вагона железнодорожного поезда. Охрана ловко на ходу соскочила с автомобилей, оцепив проход к правительственному поезду.

Специальная команда освещала карманными фонариками дорогу, Бонч-Бруевич бережно поддерживал Ленина под локоть. Тот, не привыкший к быстрой ходьбе, тяжело дышал, постоянно спотыкался. Он то и дело нервно сдергивал с головы черную каракулевую шапку и вытирал лысину.

— Владимир Ильич, — забеспокоилась Крупская, — не снимай шапку! Простудишься. В два счета!

Ленин ответом не удостаивал. У Крупской были выпуклые глаза и прозвище Минога.

Наконец забравшись в салон-вагон, Бонч-Бруевич приказал начальнику станции:

— Поезд немедленно отправлять!

Затемненные вагоны, лязгнув буферами, тихо покатили.

Усиленная охрана разместилась по всему поезду. Специальный комиссар с бойцами сели в тамбуре паровоза — для контроля за машинистом.

— Что же, мы так и будем находиться в этой кромешной тьме? — заволновался Ленин, с детства боявшийся неосвещенных помещений.

— Как только окажемся на главных путях, Владимир Ильич, свет тут же зажжем! — успокоил Бонч-Бруевич. — Немножечко потерпите. А пока позвольте свечечку поставить…

Усиливая ход, поезд пошел на Любань. И вот ярко вспыхнуло электричество, осветив зеркала, хрустальные люстры, мягкие кожаные диваны, ковры на полу, буфет с закусками и бутылками. Окна были плотно зашторены.

Лакеи уставили столы холодными закусками. Начался ужин. Ленин, расставшийся со страхом, шутил, смеялся, то и дело подливал вино Дзержинскому и Крупской:

— Коллекционное, из подвалов Абрау-Дюрсо!

Дзержинский вежливо отказывался, Крупская пила и приговаривала:

— Пьем да посуду бьем, а кому не мило, того в рыло!

Бонч-Бруевич хохотал. С каменным лицом молча жевал Сталин. Дзержинский с трудом удерживал презрительную улыбку. Двое последних терпеть не могли жену вождя.

Ленин, закончив ужин, сел играть с Каменевым в шахматы.

— Лев Борисович, ты ловко разыграл отказанный ферзевый гамбит! — с досадой поморщился Ильич.

— Капабланка в твоей позиции, Ильич, сдается! — нахально улыбнулся Каменев.

Ленин задумчиво, по привычке ковыряя пальцем лысину, слушал бахвальство старого партийного друга и напряженно считал варианты.

Дзержинский углубился в какую-то старинную книгу в полукожаном переплете.

— Что читаете, Феликс Эдмундович? — заинтересовалась Крупская.

— Выписал из библиотеки «Путеводитель по Москве и ее окрестностям». Вышел в 1872 году.

— Какая полувековая древность! Что там может быть полезного?

— Интересные очерки об истории города, о традициях и обычаях.

— Эту «большую деревню» следует разрушить и возвести город новый, большевистский, — решительно произнесла Крупская. — Нам это в два счета!

К судьбе Дзержинского более всего подходила русская поговорка: «Коготок увяз, всей птичке пропасть». Сын мелкого шляхтича, он еще в самом нежном возрасте почувствовал не по-детски страстное влечение к Богу, желание служить Ему. Монастырская келья не привлекала воображение ребенка. Нескромные мысли порой приходили в голову, и маленький Феликс не отгонял — лелеял их. Он хотел стать неким мессией, который сумеет объяснить людям, что жить следует по справедливости, никого не обижать, кормить голодных, согревать душевным теплом убогих и несчастных. То-то бы наступило на земле Царство Небесное, и прославилось имя его, гимназиста из Вильны! Он очень хотел стать знаменитым, и некий тайный голос убеждал его, что славы он достигнет.