Валентин Лавров - Катастрофа. Бунин. Роковые годы

Ваш Ив. Бунин

Мой привет вашему чудесному сыну.

И. А. Бунин — Полонским Я. Б., Л.А. и А.Я., Грас

23.4.45

Милые друзья, надеемся быть в Париже 1-го мая.

Поздравляю с Берлином. «Mein Kampf…» повоевал, так его так! Ах, если бы поймали да провезли по всей Европе в железной клетке. Сердечно обнимаю,

Ваш Ив. Б.

Яркое февральское солнце разыгралось вовсю. Веселыми бликами оно отражалось в громадных стеклах трехэтажного дворца, построенного последним Романовым.

Почти полвека назад здесь, в Ливадии, Николай Александрович принял присягу на российский престол. И тогда же, как помнит читатель, он провел амнистию. Среди прочих преступников от наказания был освобожден двадцатичетырехлетний дворянин Иван Бунин, торговавший книжечками толстовского издательства «Посредник» «без законного на то разрешения».

Теперь к царскому дворцу подкатил, блестя черным лаком, бронированный ЗИС-101. Стоявший на подножке охранник соскочил на ходу и распахнул дверцу. Из машины медленно, с подчеркнутым чувством собственного достоинства вышел Сталин. Его сопровождал переводчик Бережков, имевший в июне сорок первого кулуарную беседу с Риббентропом.

Через минуту-другую их с искренней радостью приветствовал Франклин Рузвельт. Он испытывал к Сталину самые теплые симпатии. И это несколько тревожило Черчилля, остановившегося в Воронцовском дворце. Несколько успокаивали лишь сведения от агентов в США: президент, сообщали они, тяжело болен и более полугода не проживет.

Рузвельт хитро подмигнул Сталину, кивая на Бережкова:

— Узнаю симпатичного молодого человека! Это тот самый, у которого хороший аппетит?

Вожди весело расхохотались, и обстановка сразу сделалась легкой, непринужденной.

Сталин улыбнулся:

— Их двое таких, кто прославился благодаря хорошему аппетиту, — Гаргантюа и вот наш Валентин.

Бережкову, нежданно ставшему центром внимания, пришлось реплику перевести. Рузвельт звонко расхохотался, его, несколько сдержанней, поддержал Сталин.

Вожди вспомнили действительно забавный случай, происшедший в декабре сорок третьего года в Тегеране.

Эту историю мне рассказал сам ее герой — Бережков, симпатичный человек, с которым меня когда-то свела жизнь.

Сталин давал обед участникам знаменитого совещания. Стол на девять персон был накрыт в небольшой гостиной.

Справа от Сталина сидел Черчилль, слева — Бережков, напротив — Рузвельт.

Советский переводчик, целый день не имевший ни минуты покоя, был голоден как волк. Ему, как и остальным гостям, подали закуски, затем бульон. Бережков, верный протоколу, к еде не притрагивался — в любой момент он должен быть готов переводить. Но высокие гости тоже, видно, проголодались и, увлекшись едой, молча пережевывали.

И вот когда подали бифштекс — сочный, пышный, источавший божественный аромат, — Бережков не выдержал, рискнул: изрядный кусок он быстро сунул в рот. И — нарочно не придумаешь! — Черчилль именно в этот момент лениво обратился к Сталину:

— А что, если Сталинград, для назидания потомкам, навсегда оставить в руинах?

Перевод должен был следовать немедленно. Но Бережков сидел с набитым ртом, дико вращал глазами и не мог издать ни звука. Неловкая тишина повисла над столом. Сталин, сделав недоуменную мину, смотрел на Бережкова. Тот, пытаясь повторить подвиг удава, напряг все душевные и телесные силы, но тщетно — бифштекс застрял в горле.

Теперь уже все неотрывно и с веселым любопытством смотрели на переводчика. Первым улыбнулся Молотов, затем расхохотались Рузвельт и Антони Иден.

Не веселился лишь Сталин. Наклонившись к Бережкову, он прошипел:

— Нашел где обедать! Безобразие…

Голос родного вождя придал новые силы Бережкову. Сделав еще одно героическое усилие, он совершил чудо — проглотил неразжеванный кусок жареной говядины. И тут же скороговоркой перевел фразу.

Этот казус создал хорошее настроение и дал тему для гастрономической беседы. Рузвельт интересовался особенностями кавказской кухни, Сталин с удовольствием и подробно отвечал. Потом, как бы между прочим, заметил:

— Господин президент, вам во время вчерашнего завтрака понравился наш лосось. Мы попросили доставить для вас небольшую рыбку. — Он кивнул Бережкову.

Тот понесся в соседнюю комнату, распорядился.

И вот распахнулись высоченные двустворчатые двери. Все с любопытством повернулись к ним. Четверо детин в парадной морской форме внесли гигантского лосося — метра два длиной и обхватом в столетний дуб. Все ахнули.