Пётр Чигринов - Под тремя коронами

В эту весну король польский и великий князь литовский Казимир со своим малым двором задержался в Вильно дольше обычного: в столице Великого княжества он всегда чувствовал себя лучше, чем в любом другом месте и даже в Кракове. И не мудрено: княжество было родиной его отца Ягайло и матери Софьи Гольшанской. Здесь зародилась у них так удивившая многих любовь семидесятилетнего короля и семнадцатилетней Софьи. Их второй сын Казимир был высокого роста, хорошо сложен, с сильными плечами и широкой грудью. Князь и в свои шестьдесят пять лет выглядел не старым, сильным мужчиной. Его не портили маленькие живые глаза, выгнутый, с горбинкой нос, как и мрачность лица, часто выражавшая недовольство всем и вся. Как настоящий Ягеллон, он имел обширную память, любил всякую активную деятельность, знал толк в развлечениях и отдыхе…

Вильно привлекал короля и великого князя своей простотой и надежностью. Мощь и гордая устремленность ввысь башни Гедимина, врезавшейся в гонимые ветрами облака, успокаивала и вселяла уверенность. Как и его отцу, Казимиру нравилось все в княжестве: и Литва со Жмудью с их нескончаемыми труднопроходимыми дремучими лесами, вековыми напоенными сумрачной тишиной дубовыми рощами, бескрайними весенними разливами вод и равнинно-холмистая, располагающая к спокойствию, Русь. И все это изобилует дивными богатствами природы. Конечно, по просторам княжества уже не гуляют стадами, как в старину, дикие кони, буйволы-туры, но зато свободно обитают лоси, вепри и олени, козы, бобры, а речные заводи и озера всегда кажутся белыми от лебединых стай и серебристокрылых чаек. Все это Казимир любил до самозабвения, оно вносило умиротворение и успокоенность.

Здесь, в Вильно, всегда приходили воспоминания о той судьбоносной тревожной ночи в конце июня 1440 г. Прошло уже 52 года, а все помнится. Его, младшего брата польского короля, не считаясь с неудобствами скорого пути, в сопровождении большой свиты королевских сановников и отряда польских рыцарей спешно привезли в Вильно. Поляки пытались воспользоваться ситуацией, сложившейся после гибели великого князя Сигизмунда Кейстутовича, чтобы еще больше подчинить Великое княжество Литовское Короне Польской, введя наместничество во главе с тринадцатилетним королевичем Казимиром. Но литвины не хотели этого — и уперлись прочно. Практически все решила группировка, сложившаяся в апреле-мае 1440 г. В нее входили виленский епископ Матвей, краевой маршалок Радзивилл Остикович, староста Жемайтии Михаил Кезгайло, Николай Немирович, Петр Мантигирдович, Иоанн Гаштольд и дядя Казимира Георгий Ольшанский. Эти вельможи и предложили взять в Вильно его, брата короля, тринадцатилетнего Казимира. Он неохотно слушал их соблазнительные речи на этот счет, но они так увлекательно рассказывали об охотничьем рае — литовских лесах и пущах, что ему, страстному охотнику, как считали все при дворе, трудно было не согласиться…

Эта группировка, в которой верховодил Иоанн Гаштольд, терпеливо и последовательно, а главное успешно, шла к основной цели — объявлению королевича великим князем. Его, Казимира, быстро убедили, что быть великим князем престижнее, чем наместником короля. Нужен был решительный шаг — и он был сделан. Поскольку пасхальные праздники уже завершились, а в начале лета Богородичных праздников уже не было, избрали день святых православных апостолов Петра и Павла. И ранним утром 29 июня 1440 г., когда большинство поляков еще спали, Казимир был объявлен великим князем литовским. Никто не спрашивал позволения у Польши и не сверялся с договоренностью об унии двух государств. Фактически это было не что иное, как самостоятельный государственный акт, возрождавший независимость Великого княжества Литовского.

Воочию помнится, как литовские паны-рада разбудили его ночью и почти силой привели в Кафедральный собор. В тревожных бликах горящих факелов у входа в костел литовские паны оттеснили от королевича часть польской свиты, стремившуюся ни на шаг не отходить от него. Несколько панов подняли и на руках донесли его до специального возвышения, усадили на позолоченный трон и возложили на голову шапку Гедимина. Иоанн Гаштольд не мешкая сказал ему, что теперь он — великий князь литовский. Ни длинных речей, ни строгих напутствий не было — только из-под свода собора доносился приглушенный, как бы шелестящий, шум толпы. Поддержавший литвинов наставник королевича и главный воспитатель пан Олесницкий — человек невысокого роста, коренастый, с короткими руками и ногами, на лице которого выделялись обвислые усы, густые брови и проницательные глаза — сунул в руку ничего не понимавшему, растерявшемуся Казимиру бумагу и почти бесцеремонно потребовал: