Мария Сергеенко - Падение Икара

У Дионисия словно земля разверзлась под ногами: Тит, конечно, был там и, конечно, бился впереди, рядом с Телезином — он близок к нему, говорил о нем с восторгом. В плен римлянам он бы не сдался. Погиб? Спасся? Но как?

Ларих провел гостя в свой тайник и вернулся.

— Скоро и не то будет, — прервал он его горькие размышления. — Сейчас я оплакиваю Телезина и погибших с ним, скоро, может быть, придется плакать над собой. Заходил тут вчера один болтун из Рима, рассказывал, будто Сулла распорядился вывешивать списки людей, которых можно убивать каждому без суда. Убийца получает два таланта; имение убитого идет в казну. Если кто укроет занесенного в списки или поможет ему, тот сам будет убит. Не веришь? Мне самому не верится. Наболтал, чтобы было пострашнее. Я бы даже проехал в Рим узнать, да вот дела. И потом, от этого проклятого города у меня всегда делается в животе холодно. Посидим, подождем… Что-нибудь еще и узнаем.

Узнали, однако, что «болтун из Рима» отнюдь ничего не преувеличил. Страшные рассказы один за другим так и сыпались на слушателей: шайки убийц рыщут по Риму и по всей Италии; Сулла приказал перебить одному сенатору руки и ноги, отсечь уши, вырвать глаза и затем убить; головы убитых выставляют на шестах около форума всем напоказ; наткнувшись случайно на человека, занесенного в списки, его враги за неимением оружия разорвали его, как разрывают хищные звери свою добычу… «Где Тит? Где Тит?» — неизменно думал Дионисий, слушая эти рассказы, и сердце его обливалось кровью.

Скоро в Помпеях и окрестностях стали появляться, часто в сопровождении солдат, незнакомые люди, которые разыскивали бежавших из Рима «преступников»; в Помпеях расправлялись с теми, кого подозревали в сочувствии союзникам, а заодно и с теми, чья смерть была выгодна всемогущему диктатору или его приближенным. На форуме зверски закололи Самеллия Модеста, человека, известного всем Помпеям, заседавшего в городском совете и обвиненного в том, что он снабжал повстанцев хлебом и деньгами; Ситтий, ближайший сосед Вязов, человек редкой доброты и честности, был казнен по доносу своего единственного племянника, сироты, который ловко втерся в кружок Суллова любимца Хрисогона, пообещал ему жирную долю из дядиного богатства, и старика внесли в проскрипционный список. Никто не был уверен в завтрашнем дне, никто не был спокоен за свою жизнь и за жизнь близких.

Главной заботой и самой большой тревогой Дионисия был теперь Никий. Страшно было даже не то, что Вязы, имение Метелла, прославлявшего в своей поэме Мария, конфискуют: Дионисия, афинского гражданина, человека свободного и бедного, могли и не тронуть, так же как и остальных отпущенников Метелла (стараниями Дионисия все рабы в Вязах получили свободу), от которых поживиться было нечем; страшно было поведение самого Никия. От мальчика нельзя было скрыть то, что творилось вокруг, и он потерял сон и покой: негодовал, возмущался, плакал. Слова Дионисия о том, что добро и правда в конце концов всегда торжествуют, не производили на него никакого впечатления: юная, неопытная душа требовала этого торжества сейчас, вот в эту самую минуту, на этом самом месте. От кого-то прослышал он о сражении у Коллинских Ворот. Придя домой, с горьким плачем выбросил камешки, по которым отсчитывал дни до встречи с Титом, и сказал дедушке, что ждать им некого, потому что Тита, конечно, убили. Дионисий, в глубине души думавший так же, напрасно старался разубедить и успокоить мальчика.

В голове у Никия зарождались самые безумные мысли. Однажды среди ночи он разбудил Дионисия и сообщил ему, что он отправится в Рим и убьет Суллу. Дионисию пришлось долго и серьезно объяснять, почему этот план совершенно невыполним.

Как-то раз мальчик пропал из усадьбы. Дионисий и Карп (Спора Дионисий уговорил переселиться в Помпеи и открыть сапожную мастерскую) кинулись его разыскивать и застали на узкой дорожке, ведшей к дому их соседа, старика Фаннии. Мальчик узнал, будто Фанния попал в список проскриптов, и усердно копал в темноте глубокую канаву, собираясь устроить ловушку для тех, кто придет за стариком. Дно канавы он решил утыкать острыми колышками — они были заготовлены заранее и лежали рядом, — а канаву хорошенько прикрыть листьями и травой. Дионисий похолодел при мысли, что убийцы, если они действительно придут, застигнут мальчика за его работой. Что было делать с этим юным бунтарем? Увезти его из Вязов? Куда? С кем? И где лучше?

Дионисий прилагал все силы к тому, чтобы ободрить и оживить мальчика. Занимался с ним, читал вместе Гомера, рассказывал о Греции, об Афинах и Спарте; вспоминал разные случаи из своей жизни. А дни шли за днями. Тита не было, и не приходило от него никаких вестей. Вокруг все было печально и тревожно; печаль и тревога плотным облаком облегли Вязы.