Владимир Стрельцов - Трупный синод

— Бывшего архонта римского гарнизона? — рассеянно отвечал Адальберт, в душе досадуя и на собственную несмелость, и на неуместную развязность гречанки, — я слышал, что он пришел ко двору Арнульфа в Вероне. Отец уготовил своему бастарду весьма холодный прием за то, что тот порушил все, достигнутые Арнульфом, результаты прошлогоднего похода.

— Да-да! Но дело не в этом. … Помните Миу, мою египтянку, которая нам так помогла в деле с Ратольдом?

— Помню. Она все еще служит у вас?

— Именно, что нет. В день отъезда Ратольд явился ко мне и буквально умолял продать ее. Я не хотела ее отпускать, но сто золотых солидов сделали свое дело.

— Сколько? Сто солидов? За такую цену он мог купить себе сотню наложниц. Вот уж действительно сумасшедший малый!

— Напрасно вы так, Адальберт. Моя египтянка умела кое-что такое, что уж, поверьте, стоило этих денег. Сомневаюсь, что кто-нибудь из европейских принцесс способен доставить мужчине такое удовольствие, как эта простая рабыня, знающая особые секреты любви.

— Что же вы не сказали мне раньше, Теодора? — решил отплатить своей подруге той же монетой Адальберт, — я бы уж наверняка не поскупился и оставил бы в дураках этого глупого бастарда!

— Это вы сейчас так говорите, любезный Адальберт. Навряд ли вы так же горячи, как юный варвар. Вы взвесите все «за» и «против», продумаете, что скажет ваша очаровательная супруга, как все это отразится на ваших отношениях с родственниками и на политической арене Италии.

— Перестаньте, Теодора, вы сегодня несносны.

— Вот интересно, сколько же вы готовы были заплатить за обладание такой женщиной?

— Вдвое, нет втрое больше, чем Ратольд, — с азартным вызовом крикнул Адальберт.

— Тссс, не шумите, мой милый друг. И…. приготовьте денежки. Не поскупитесь добавить еще столько же, поскольку есть одно правило, одно старое, известное правило, — Теодора приблизилась к Адальберту.

— Какое? — прошептал Адальберт, испытывая примерно те же чувства, которые охватывают полководца, увидевшего, что из стен осажденной им крепости появилась делегация с белым флагом.

— Что никогда и ни в чем служанка не может превосходить свою госпожу! — и с этими словами Теодора утопила в своей груди голову графа.

В следующие четверть часа не было произнесено ни одного, примечательного для данного повествования, слова. В разгар страсти, когда помыслы любовников были сосредоточены друг на друге и получаемом наслаждении, они внезапно услышали возле себя странный шорох. Оба, вскрикнув, вскочили, при этом Адальберт даже не вскочил, а прямо таки подлетел вверх, как подлетают застигнутые врасплох коты.

Рядом с кушеткой стояла маленькая Мароция и глубокими черными глазами удивленно смотрела на них. Мать, не помня себя, тигрицей рыкнула на дочь, из-за чего та убежала в парадную дверь, рыдая взахлеб. Теодора, опомнившись, бросилась за ней, позабыв про свой предельно растрепанный вид. Ее черные волосы распустились огромным устрашающим парусом. Адальберт же кинулся одеваться, дрожа всем телом, и некстати вспоминая недавно услышанные от Теодоры слова про боевые доблести Теофилакта.

Теодора искала дочь несколько минут, пробегая мимо удивленных и встревоженных слуг. Мало-помалу самообладание вернулось к ней. Она нашла Мароцию в комнате Ксении, ее бывшей кормилицы, теперь работавшей в доме Теофилактов нянькой. Та держала ребенка на руках и гладила девочку по голове, Мароция уже не плакала, а только громко икала, как это бывает с детьми, успокаивающимися после какой-либо обиды. Теодора кинулась к дочери.

— Прости меня, милая! Ты очень сильно меня напугала. Ты простишь меня?

Ребенок — ведь нельзя сразу прощать обиды — после определенной паузы кивнул головой.

— В наказание мне, мы завтра поедем в город, и я куплю тебе столько вафель, сколько ты пожелаешь.

— И персики, — добавила девочка.

— И персики, конечно. Она давно у вас? — обратилась она к Ксении.

— Минут пять назад она прибежала в слезах и жаловалась, что вы на нее накричали, госпожа.

— Да это так, и я была неправа. Больше надеюсь, ее ничто не обидело? — Теодора осторожно выведывала, не сболтнула ли Мароция чего лишнего. В этом случае участи юной кормилицы не стоило бы завидовать.

— Нет, только это.

— Она никого не встретила помимо вас?

— Нет, — ответила кормилица. И снова солгала.

Немного успокоившись, Теодора поцеловала дочь и сама отвела девочку в игровую комнату, оставив ее на попечение слуг. Тревога полностью не покидала Теодору, но ей очень не хотелось избавляться от верной и толковой Ксении, и она надеялась задобрить ее подарками на случай, если вдруг Мароция захочет ей рассказать более подробно о причинах материнского гнева. Также она рассчитывала и на то, что слуги в доме ее боятся много больше Теофилакта, и для них явным благом будет молчание.