— Это ты так думаешь со своим характером и личностью. А у него дело было. Он ехал на родину строить во имя Господа, Русь поднимать. Думаешь, не знал про грозный нрав царя? Да уж знал.
— И что?
— Наказали его на Ивановской площади в Кремле, да еще и посадили в Ямскую избу, правда, ненадолго.
— А дальше?
— Пару лет он строил лавки и погреба купцам.
— Погреба? После Италии? Мастер?
— Погреба и лавки. А что было делать? Он должен был показать себя в деле. Тем более после бегства. Кто ему доверил бы строить что-то важное?
— И что? Строил?
— Строил. Через два года его терпение было вознаграждено. В 1586 году ему поручили первую большую работу — строительство укреплений Белого города в Москве. Целых семь лет строили красивейшую стену.
— Бабушка, стоп. А можно на нее посмотреть? Где она в Москве?
— Нет ее. Императрица Екатерина Великая велела царственным своим указом порушить ее.
— Как порушить? Это же красота такая, наверное?
— Красота. Шедевр русского зодчества. Только город рос. А стена эта стояла на месте современного Бульварного кольца.
— Жалко, и ничего от нее не осталось?
— Ничего, только воспоминания очевидцев.
— И что же они вспоминают?
— А то, что Фёдор строил с душей. Старался, чтобы и крепко было и красиво. Поэтому, некоторые башни пришлось перестраивать.
— Почему, плохо строили?
— Фёдор, по-видимому, был большой мечтатель, настоящий творец, а не просто строитель. Об этом непорядке было тут же доложено царю.
— Ивану Грозному?
— Нет, тогда уже правил Борис Годунов.
— И как он, не «грозный»?
— Такой же. Приказал бить Фёдора батогами нещадно.
— Да что же это, бабушка, творилось? Опять батоги?
— Вот так и было. Да разве только в шестнадцатом веке? Сколько истинных патриотов страны погибло, а не только бито было. Не ищи в истории справедливости. Ее делают люди, обычные, грешные, обуреваемые страстями. Поэтому история — тетка злая, сплошные войны да интриги.
— Да уж. Это я поняла. Может, летописцы просто писали об этом больше? Ну что в мирной жизни интересного?
— Может и так. Слава Богу, детка, что ты в мирное время живешь…
— Что еще в твоей тетради?
— Давай ты это перечитай, да подумай, как оформить, а потом дальше пойдем!
Бабушка ушла на кухню. Звякнула крышка чайника, полилась вода. Нюша положила перед собой исписанную круглым бабушкиным почерком тетрадь, открыла следующую страницу.
А в 1597 г. Фёдора Коня послали в Смоленск — строить крепость. О строительстве Смоленской крепости Б. Годунов писал:
«Построим мы такую красоту неизглаголенную, что подобной ей не будет во всей поднебесной… Смоленская стена станет теперь ожерельем всей Руси… на зависть врагам и на гордость Московского государства».
— Бабушка! Какая же ты молодец! Не поленилась писать столько от руки! Как будто знала, что это пригодится! Точно, стена наша — ожерелье!
— Ожерелье. Иди чай пить, ожерелье!
Болдино, 1595 г.
— Терентий, мне в село надобно, отпусти.
— Что-то ты зачастил, паря. Зазнобу нашел?
— Нашел, дедушко. Да ты ее знаешь. Анна, Андрея Клёпки дочка.
— Эх ты, губа не дура у тебя, Нюша — девка завидная. Ты гляди, не обижай. Только, кажется мне, не ты ей люб.
— Ты про Егоршу?
— Про него. Он давно по ней томится. А тут ты. Не страшно? У Егорши кулак тяжелый.
— Да и мой не легче. А про Нюшу? Ее обидишь, как же. — Улыбнулся, вспомнил что-то. — Дедушко, люба она мне. Да так, что и жизни без нее нет.
— Ну, дело молодое. Кровь горячая. Только ты, Мартын, ее спроси, Нюша девка гордая, с ней нельзя напролом, как через чащу лесную. А ты ей люб?
— Не ведаю. Вот и хочу спытать.
— Ну, давай. С Богом.
Мартын вышел в осеннюю непогодь. В рваных пробелах темнеющего неба давно уже не светилась небесная лазурь. Серые холодные тучи, словно стая волков, рвались по небу, цеплялись за острые верхушки озябших елей. Моросил дождь. Деревья замерли, тихие и смиренные, теряя последние почерневшие листья. Не шептались, не переговаривались, тихо взмахивали ветвями, словно знали — это последний дождь перед студеной морозной зимой. Шуршание дождевых капель гасило все звуки.
Мартын запахнул поглубже однорядку. Быстро темнело, только изредка рваные края туч обнажали темно-синий краешек неба с молодиком — месяцем. В такую погоду только дома сидеть, у печи, слушать неторопливый говорок Терентия о былой его молодости, о том, как хлопцы да юницы отличаются от былых, как не чтут они родителей своих, как в речах и поступках вольны, как Бога не боятся. Вот он, Мартын, что возле девки вьётся? Терентий шел к венцу, а невесту свою видел то всего три раза, когда засватал батюшка, и потом, когда сговаривались о свадьбе. Вышла она к нему во дворе, у коновязи, вся пунцовая от страха и стыда. А он и прикоснуться робел. На прощание ткнулся губами в щеку, сердце чуть не выпрыгнуло. А теперича! Куда ехать? В ночь? Нюшу разве выпустит бабка со двора? Да разве остановишь?
Читать дальше