Валерий Замыслов - Иван Сусанин

— Остаюсь, Амос Федотыч.

Предложения Ширяя выглядели не такими уж и обременительными. Одно худо — жить пока негде. Мать на улице не оставишь, да и Буланку надо во двор заводить, поить, овса в торбу кидать. (Старая Буланка давно пала, но оставила жеребенка, коего и назвали тем же именем).

Но Слота опять удивил:

— Не тужи, Иванка. Не взяла бы лихота — не возьмет теснота. Как-нибудь разместимся.

— Да у тебя детишек полна изба, — молвила Сусанна.

— Да уж огольцов хватает, — крякнул Слота и с улыбкой глянул на жену Маланью, молодую бабу с округлым румяным лицом. — Одних парнюков шестеро. Силища! Годы стрелой летят. Подрастут — великое подспорье отцу. Да и тебе, Иванка, пора семьей обзавестись. Красных девок на селе с избытком.

У Иванки порозовели щеки. О девках он как-то и не задумывался. Да и когда о них думать, когда работы — не покладая рук.

Заметив смущение парня, Слота перевел разговор:

— С чего полагаешь начинать? С избы, аль с корчевки леса?

— С избы, Слота.

— Пожалуй, и так. А приходилось верное древо рубить?

— С отцом. Я от него многое перенял. Мудреное это дело.

Иванка хоть и носил на крученом гайтане [37] Гайтан — шнурок, тесьма. медный крест, но, как каждый русский человек, был полон языческих суеверий. Ведал он, что срубить дерево — что человека убить, ибо каждый мужик ведает, что из дерева были сотворены самые первые люди. И другое известно: праведные старики, на закате дней превращаются богами в деревья. Мыслимо ли замахнуться на них топором. А сколько «священных» рощ на Руси, где даже веточку нельзя сломить!

Никогда бы не решился Иванка срубить дерево, выросшее на могиле, ибо в него переселилась душа человека. Нельзя валить и скрипучие деревья, поелику в них плачут души замученных людей, и тот, кто лишит их пристанища, наверняка занедужит, а то и вовсе преставится.

В тот же день Иванка отправился в лес выбирать «добрые» дерева. А Сусанна, ничего не сказав сыну, пошла глянуть осинник, кой разросся за околицей. Вздохнула: некоторые места были далеко не мелколесьем. Целый ряд осин был толщиной в две мужичьи ладони. Помашешь топором! Тяжкое это дело! Но лучшее время для вырубки уходит. Добро, еще морозец стоит.

Зимой, в морозы куда легче рубить сонное, мертвое дерево. Вершины же и сучья надо свалить на пни, дабы их выжечь. Огонь хоть и прожорлив, но в земле ему ходу нет. Бери тяжелый топор и вырубай коренья. Но подчистую всё не выкорчуешь.

Весной соха-матушка так и цепляется за корни. Руки в кровавых мозолях, но в косовицу хлебов огнище тебя отблагодарит. Не год, и не два оно будет кормить семью. После пала прогретые огнем и добротно сдобренные золой поля щедро одарят тебя и ржицей, и усатым ячменем, и остистым овсом. Не глядеть на пустые горшки, не сидеть голодом. С житом! На всю долгую зиму его хватит и на посев огнища останется, если барин сусеки не выгребет.

Зимой в избе тепло. Сусанна обычно чешет кудель и прядет нитки, а то примется разбирать овечью шерсть, из коей плетут на веретенах нити для вязанья телогреек, варежек, носков, теплой одежки.

А из шерсти, что похуже, Оська, валял теплые сапоги, плел гужи из сыромятных ремней. А затем принимался сучить пленки из конского волоса, дабы приспособить небольшие лучки на лесную птицу. Он умел добыть и тетерева, и глухаря, и рябчика, и белую куропаточку. И Ванятка ко всему от отца приноровился. Жаль, ох, как жаль Оську!

До самых сумерек вырубала Сусанна осинник на огнище. Пришла в избу Слоты усталая, с кровавыми мозолями на ладонях.

Маланья сердобольно вздохнула:

— Чу, осинник валила. Не бабье то дело, Сусанна.

— Разумею, но и сыну не разорваться. Надо как-то выкручиваться.

— Ты намедни мужа похоронила, а ныне и сама, не приведи Господи, можешь от такой работы свалиться. Даже без куска хлеба ушла.

А тут и Иванка из лесу пришел; тоже как волк голодный. Хозяин избы головой покачал.

— Коль уж мы вас в дом приняли, то и живите нашим побытом [38] Побыт — обычай. . Мы, слава Богу, пока в нужде не сидим. Прокормим. Меня на селе справным хозяином называют. Лошадь, две коровы, бычок да боров на выкорме, овцы, куры, изба не из последних.

— Да как же вы с женой управляетесь? — вырвалось у Сусанны. — Ребятня-то совсем малая, от горшка три вершка.

— Этих мне Маланья принесла. Она у меня вторая жена. А первая, царство ей небесное, меня сыном и дочерью одарила. Сыну уж восемнадцать годков, а дочка пятнадцатую весну встретила. Вот мои добрые помощники. Ныне свата велел навестить, завтра вернутся… Да ты, Сусанна, не хмурь брови. Не стесните. Настенку — в повалушу, а Федька у меня неприхотливый, сыщем и для него место.