— Да помоги тебе Бог!
Шла тропинкой к барской усадьбе и тепло думала:
«Славный сын подрастает. А ведь всего двенадцать годков минуло».
У плохого барина осела, заблудившаяся в пургу семья. Проманул Федор Годунов, словно клещ в страдников вцепился.
После сенокоса посылал и на рыбные ловы, и на починку мостов и гатей через вотчинные речушки, и в бортные леса [28] Бортными назывались леса, в дуплах деревьев которых, расселялись пчелиные семьи; у них крестьяне отбирали для феодалов мед.
, и на косовицу хлебов. Даже заставил цепами ржаные колосья молотить, а затем за жернов посадил. Мельник-де втридорога за помол дерет. Наговаривает барин: мельник в крепкой узде у Годунова сидит.
Еще летом решили: на Юрьев день уходить от Федора Годунова. И Оська, и Сусанна, и Ванятка трудились как каторжные, дабы заработать серебряный рубль.
Пошли к барским хоромам всей семьей. У красного крыльца увидели красивого чернокудрого мальчугана в голубом кафтанчике. Увидев смердов, мальчонка — руки в боки — спесиво спросил:
— Чего пожаловали?
— Дык… Нам бы барина Федора Иваныча.
— Федор Иваныч занемог. Мне челом бейте.
— Дык… А ты кто?
— Племянник. Борис Федорович Годунов.
— Дык, — растерялся Оська. — Нам бы за пожилое вернуть.
Но тут на крыльцо выскочил сам барин. Глаза холодны и злы. Закричал:
— Где холопы? Отчего ворота настежь? Запорю нечестивцев!.. Чего приперлись?
— Уходим мы, барин. Юрьев день.
— Эк, чего удумали. Пили, жрали в три горла, а ныне оглобли на сторону!
— Юрьев день, — теперь уже заговорила Сусанна. — Ты уж не обессудь, барин. Прими рубль за пожилое, и не поминай лихом. Мы тут в три погибели гнулись, семь потов на барщине сошло. Прощевай, барин.
Федор Иванович затопал ногами:
— Крапивное семя!
Подскочил к Оське и принялся стегать его плеткой. Даже супруге разок досталось.
— Лютой же ты барин! — огневанно сверкнула глазами Сусанна. — Поспешим отсюда, Оська!
А отрок Бориска жестоко воскликнул:
— Собак на них спусти, дядюшка! Собак!
Едва успели ноги унести.
Безжалостные слова барчука надолго запомнил Ванятка.
За восемь последних лет не одного барина сменили Оська, Сусанна и Ванятка, пока судьба не занесла их на Ярославскую землю в вотчину любимца царя Ивана Васильевича, князя Андрея Курбского.
Долго до Курбы добирались, с расспросами. Мужики сказывали, что село «огромадное», с двумя храмами. Жителей едва ли не с полтыщи, многие из них занимаются торговлей и всякими промыслами. Само село раскинулось на высоком берегу речки Курбицы. К селу сходятся несколько проселочных торговых дорог. Одна вела из Ярославля в Курбу, а от нее в село Вощажниково и Борисоглебскую слободу; другая шла от села Великого через Курбу на город Романов-Борисоглебск [29] Ныне г. Тутаев Ярославской области.
.
Проехав Михайловское, дорога сделала крутой поворот и повела в сторону Новленского.
— Еще версты четыре, как мужики толковали, — сказал Иванка.
— Успеть бы, — страдальчески молвила Сусанна, неотрывно вглядываясь в осунувшееся, бескровное лицо мужа. Обессилевший на господских работах, Оська совсем захирел. Все последние часы он лишь тихо стонал. В Новленском Сусанна спросила встречную старушку, куда-то бредущую с липовым кузовком.
— А не подскажешь ли, бабушка, нет в селе знахарки? Муж у меня прытко занемог.
— Была знахарка, голубушка, да на Параскеву Пятницу [30] Параскева Пятница — 14 октября.
преставилась. В Курбу езжайте, тамотки две знахарки проживают.
В вотчину князя въезжали с горючими слезами: помер перед самой Курбой Оська.
Сусанна неутешно рыдала. Как никак, а двадцать лет прожила с муженьком, — неприглядным, квелым, но любимым. Такого человек с доброй душой, кажись, и на белом свете не бывает. Хороший был Оська.
Иванка, теперь уже могутный двадцатилетний детина, остановил сани подле избы и вопросительно глянул на мать.
— Зайду, пожалуй.
— Ох, не знаю. Изба-то с повалушей [31] Повалуша — большая горница; верхнее жилье в богатом доме; место сбора семьи, приема гостей. Также спальня, иногда без печей, холодная.
. Никак, староста живет.
— И всё же зайду мать.
— Да поможет тебе Господь. Авось чем пособят.
Иванка постучал кулаком чуть повыше оконца, затянутого бычьим пузырем, и молвил стародавним обычаем:
— Господи, Иисусе Христе, помилуй нас!
— Заходь! — глухо отозвалось из избы.
Читать дальше