Николай Лугинов - По велению Чингисхана

– А Джучи такой?

– Да, такой. Он знает поименно каждого своего человека, понимает их, даже малейшие их нужды воспринимает как свои собственные, старается сразу же решить, помочь.

– И я вроде стараюсь… – все еще ерепенился, покраснев, Чагатай.

– Сынок, родной мой… – Хан посмотрел на сына любящими, жалеющими глазами, прикашлянул сокрушенно. – Сказать про главный твой недостаток?

– Скажи…

– У тебя короткие мысли…

– Как это?

– Любая мысль, любое деяние имеет свою другую сторону, которую сразу не увидишь, не почувствуешь. Или даже несколько сторон. А ты из-за своей невыдержанности, горячности, даже не пытаясь оглядеть их, увидеть и понять, сразу кричишь на близких тебе людей, набрасываешься с руганью… И люди перестают думать, выполняя только то, что ты хочешь, свои здравые мысли и дельные предложения держа при себе. И не станут в следующий раз доверять тебе, говорить правду, помогать тебе же…

Кажется, на этот раз слово било не в бровь, а в глаз. Чагатай насупился, замолчал, опустил глаза.

– Я тебе постоянно об этом говорю или намекаю – так нет, ты даже не задумываешься… Перед тобой всегда виноваты другие, даже исполняющие твои же приказания. Никогда не признаешь собственной ошибки. И как ты исправишь ее, не признав? Раньше я все думал, надеялся: вырастет – поумнеет… – Хан говорил тихо, огорченно. – А тебе ведь скоро уже тридцать. Нет, пора тебе, пора уже оглянуться на себя…

– Как же мне быть, в таком случае? – довольно долго просидев молча, спросил Чагатай отчего-то охрипшим внезапно голосом.

Хан, собравшийся было подняться, сел опять, глянул на сына – то ли удивленно, то ли обрадованно:

– Вот это слова человека!.. Если б ты отныне взял за привычку задавать себе этот вопрос, то… то дело бы пошло куда лучше! А то любое замечание ты сразу принимаешь, оскалив зубы, даже не пытаясь задуматься, почему оно сделано, для чего, за что.

– Отец, ты не огорчайся из-за меня, ладно? Даю слово, что исправлюсь.

– Не надо, сынок, так быстро обещание давать. Чтобы принять решение изменить характер, свое поведение, человеку понадобится немало внутренних сил, воли, раздумий… Хорошо?

– Хорошо, – сказал Чагатай, опустив глаза.

Джучи продвигался с войском на север, расставшись с отцом, с тяжелым сердцем.

Ему дали в усиление тумэн зятя Барчука, но для выполнения задачи этого все равно было мало. Если учесть, что в каждой из крепостей, которые надо было взять ему осадой и штурмом, войск находится в несколько раз больше, чем у него, то начало похода выглядело никак не обнадеживающе…

Попытались добиться, чтобы отдельные части не очень растягивались, не отставали сильно, дабы не дробить и без того малые силы и успевать на подмогу друг другу в случае надобности. Правда, из этого мало что вышло.

Но больше всего беспокоило, вызывало сомнения Джучи то, что на этот раз он один возглавлял войско.

– Завистники, я знаю, говорят про тебя, что все твои победы – результат того, что в походах вы всегда вместе с Сюбетеем… Может, в этом и есть доля правды, – сказал однажды отец, когда они остались вдвоем, – но пора эту долю уменьшить. Так что на этот раз возглавишь войско самостоятельно.

Снижали быстроту продвижения войска и большой обоз Барчука, и темнота здешних ночей. Потому начинали движение рано утром, стараясь идти напрямик, сокращая путь, и останавливались только тогда, когда окончательно темнело. И расположились станом, не доходя до крепости Сыгнах пяти кес, отправили во все стороны небольшие разведывательные отряды.

Впрочем, на внезапность рассчитывать тут не приходилось. По пути следования они не раз замечали вдали людей на удивительно быстроногих прекрасных конях, наблюдавших за ними со стороны, пытались даже погнаться за ними, но те в открытой степи легко отрывались от преследования. Не стоило гоняться, тем более вступать в схватку с ними потому еще, чтобы не восстановить против себя этих людей, открыто не нападавших, да и в незнакомой местности легко можно было угодить в любую засаду.

У местных жителей узнали, что это туркмены, странный народ, селящийся в дальних уголках пустынь, где не выжил бы никто другой, и что славится он необыкновенными скакунами.

Говорили, что туркмены, как и кипчаки, считаются самыми лучшими воинами в этих краях, и потому местные правители часто нанимают их в свою конницу. К тому же первой женой султана Мухаммета стала дочь туркменского правителя, и именно ее сыну, знаменитому Джалал-ад-Дину, с раннего детства прочили престол отца, а недавно это вроде бы подтверждено самим султаном…