Валерий Замыслов - Чертово яблоко (Сказание о «картофельном» бунте)

Совещание у головы продолжалось до глубокой ночи, ибо надо было выбрать десять сел (по мешку на село), а главное, чиновных выборщиков, ответственных за исполнение указа императрицы.

Никому не хотелось попадать под «гильотину», как выразился один из наличествующих на воеводском совете, ибо каждый знал, что вызов в Следственную комиссию ничего доброго не предвещает.

Добровольцев не нашлось, а вот людей «хворобых» хоть отбавляй.

Раздраженный и уставший после долгого сидения голова сорвался на крик:

— Буде на недуги кивать! У меня самого нога по ночам спать не дает. Буде! Кинем жребий.

Старосте Таможенной избы досталось село Сулость.

— Повезло тебе, Ксенофонт Егорыч, — сказал таможеннику один из старых приказных крючков, кой просидел в Приказной избе не менее сорока лет.

— В чем повезло? — хмуро вопросил Ксенофонт.

— Я в ту пору младшим писцом был, когда из Сулости Акинфий Грачев пожаловал, первый в нашем уезде картофельный человек. Он и ныне жив. Крепкий еще старик. Чай, слышал когда-нибудь о нем, Ксенофонт Егорыч?

— Про Акинфия?.. Кажись, слышал.

— Вот и радуйся. Он-то непременно заморский овощ вырастит. Не видать тебе Следственной комиссии. Еще награду получишь. Не забудь позвать, когда обмывать будешь.

— Накаркаешь.

Акинфий и думать забыл о картофеле, и вдруг через пятьдесят лет к его избе подъехала подвода, а за ней легкая пролетка, из которой выбрался невысокий, но плотный человек в таможенном мундире.

— Кличь хозяина, — кивнул он кучеру.

Вскоре из избы вышел высокий седобородый старик довольно крепкого телосложения.

— Принимай гостей, Акинфий Авдеич.

— Добрым гостям всегда рады, — пристально взглянув на человека в зеленом мундире, отозвался Акинфий. — С кем имею честь?

— Староста Таможенной избы Ксенофонт Егорыч Тобольцев. Привез тебе гостинчик… Возница, неси к крыльцу.

Возница подводы вскинул, было, шестипудовый мешок на спину и тотчас сбросил его на землю.

— Осторожно, дурень! Картошке цены нет! — закричал Тобольцев.

— Занятно. Ужели опять земляные яблоки? А ну посторонись.

Старик прямо с земли, играючи, поднял мешок на спину и легко понес его в огород.

Тобольцев ахнул:

— Каков молодец! А ведь ему, сказывают, уже за семьдесят. Богатырище, а?

— Да сего старика хоть на медведя выпускай, — сказал кучер, шагая вслед за Тобольцевым в огород Акинфия.

А тот, дотошно рассмотрев клубни, хмыкнул в густую бороду.

— Кажись, сорт не голландский, тот желтоват был. Этот же розовый и продолговатый. Откуда поставлен, господин таможенник?

— Из Германии, Акинфий Авдеич. Наставление по разведению картофеля тебе зачесть? Поди, запамятовал?

— Покуда на память не жалуюсь, обойдусь и без наставления.

— Добро. Вместо чего сажать будешь?

Акинфий пощипал сухими твердыми пальцами бороду, оглядел гряды, еще не тронутые заступом, и покачал головой.

— Шесть пудов займут половину огорода. Посажу вместо репы и капусты, а часть рассажу в поле, вместо ячменя. Только бы мужики вершки есть не принялись.

— Не примутся. Прикажу старосте собрать сход. В случае чего, березовой каши отведают. Пусть спасибо скажут, что не стал на все село клубни членить. Ты уж, Акинфий Авдеич, вспомни свою молодость. Как мне сказали в Приказе, ты до сих пор в «государевых огородниках» числишься, хотя…

Толбунцов не договорил, ибо многое в «огородной» службе бывшего волонтера было неясного. Пока был жив Борис Петрович Шереметев, Акинфий так и получал свое солдатское жалование. После же его смерти жалование из государевой казны прекратилось, однако сын Бориса Петровича, Михаил, оставил в силе дарственный вклад отца в размере десяти рублей, что позволяло Афанасию и его семье поддерживать хозяйство. Однако все три сына Акинфия оставались крепостными крестьянами князя Голицына, который посадил их на тяжелый оброк.

Попытался приказчик Митрий Головкин вернуть в крестьянство и самого Акинфия, так как волонтерство его давно истекло, но в дело вмешался сын Шереметева, кой стал членом недавно созданного Сената и председателем юстиц-коллегии, занимавшейся судебными делами.

Митрий Головкин оробел: его ли дело бороться с влиятельным человеком государства, сие по зубам лишь князю Голицыну, а вот сыновья Акинфия были в его полной зависимости.

Головкину все последние годы не везло: сулостским крестьянам не под силу было тянуть господские оброки. Тогда Митрий Головкин съездил к князю, а затем распорядился: