Иван Арсентьев - Буян

— Да… Довелось и нам с Ульяновым встретиться… — сказал Антип.

— Правда? — встрепенулся Евдоким. — Расскажите, а?

Те посмотрели на него, добродушно усмехаясь.

— Рассказать — это не то, парень…

— Ну все же, а? — Евдоким взвихрил свои густые русые кудри с золотистым блеском, затормошил спутников. И вот, из отрывочных воспоминаний, коротких несвязных реплик Антипа и Лавра в голове Евдокима сложился притягательный образ человека, который, находясь где-то в горах далекой Швейцарии, достает до российских умов и сердец.

Более десяти лет тому назад произошло это.

Ранним майским утром Князев проснулся и вышел во двор посмотреть погоду. Почесал в раздумье бороду: пожалуй, жена пусть поспит, выгонять корову не придется — вот-вот ударит гроза. Вернулся в избу досыпать, но вскоре трескучий гром встряхнул стены и голубые мерцающие молнии принялись стегать мохнатое небо вдоль и поперек. Верховик поднялся такой, что стреха ощетинилась дранкой и Волга закудрявилась серым каракулем белячков. Внизу у пристани валы шумно колотили в борт потрескивающего дебаркадера, с причала сорвало шитик и понесло по течению. Разыгралась река, раскачалась, того гляди — смоет лодки, вытащенные на берег. Бросились рыбаки спасать свое добро, побежал и Князев к ним на подмогу. Зачалили посудины покрепче, глядь — кто-то на веслах плывет по реке, выгребает к берегу, но косая волна не дает, захлестывает дощаник. Из него уже в три руки вычерпывают воду. И кого это понесло в такую бурю? Иль живота своего не жалко? — удивлялись рыбаки и сели под обрывом ожидать, когда лодка опрокинется и ее снесет на отмель за устьем Сока. Но шквальный ветер как налетел, так и спал быстро. Неизвестная лодка приближалась к Царевщине, гребцы трудились так, что пар от них валил.

И тут Князев узнал в кормщике царевщинского учителя Алексея Александровича Белякова. Кроме него в лодке находилось еще шестеро. Все складно и ловко распевали: «Нелюдимо наше море», а один, с рыжей бородкой и большими залысинами, сидел на носу и размашисто дирижировал. Синяя мокрая косоворотка облегала его ладные крепкие плечи.

Когда путешественники причалили, Беляков выскочил из лодки, поздоровался, сказал Князеву:

— А мы с «кругосветки» да к вам в гости.

— Милости прошу в избу — обсушиться, подкрепиться.

Беляков познакомил Князева со своими товарищами. Оказалось, тот, который дирижировал, и есть Владимир Ульянов. Князев слышал уже о нем не раз и очень удивился, что младшему лысоватому Ульянову только двадцать три года.

Не успели путники обсушиться, как прибыл еще один гость из Старого Буяна, длиннобородый крестьянин Амос по прозвищу «молоканин». Коль не курит, не пьет, философствует, в церковь не ходит да правды какой-то доискивается, значит сектант, считали догадливые односельчане.

— К столу, к столу! — пригласил радушно хозяин, польщенный приездом таких гостей. За фыркающим самоваром завязался разговор. Подошли соседи Князева, мало-помалу набралась полная изба. Похожий на библейского пророка Амос с первых же минут привлек к себе внимание Ульянова, а тут еще Беляков подлил масла: Амос-де наш знает почти всю Библию наизусть и толкует ее по-своему.

— Вот как! Вы что же, критикуете или пропагандируете Библию? — поинтересовался Ульянов.

— Я стою против церковных обманов и всякой неправды жизни. Народу нашему, крестьянам, другая вера нужна — простая, которая бы всех людей сплотила в одну братскую семью: «Да будет едино стадо и един пастырь». Такая вера всю жизнь перекроит, всю неправду уничтожит и утвердит истинный рай земной, а не поповский — небесный.

После такой назидательной тирады глаза Ульянова потухли, но тем не менее он продолжал разговор, стараясь увести Амоса от религиозных проблем в сторону жизни крестьян, их хозяйства. Сделать это было нелегко: Амос, сев на любимого конька, принялся сам упорно допытываться, что такое совесть, чем она отличается от других чувств человеческих, какова связь между телом и душой, почему человек, а не какое-либо иное существо стало править на земле? Нет ли в происходящем вокруг нас сокровенного смысла, который нужно понять, чтобы жизнь не была бессмысленной?

Видя, что все слушают со вниманием, Амос опять вернулся к Библии. Что хотел сказать и чему научить Иоанн Богослов в Апокалипсисе? Какие могут быть препятствия для осуществления заповедей: «Не убий» и «Возлюби ближнего, как самого себя»?

— Веру придумать нельзя, — настойчиво разъяснял Ульянов. — Если же ее и придумаешь, как это пытается сделать граф Толстой, то все равно условий жизни она не изменит. Наоборот, всегда люди приспосабливают религию для своих нужд. Вот, к примеру, пока христианство на заре своей было религией угнетенных, оно проповедовало: «Не убий». Но как только христианство стало религией государственной, мы видим кровопролитнейшие крестовые походы и кошмары инквизиции.