Якоб Тик - Зигфрид

Но еще час встречи не наступил.

И спасенный друг чуть грустил, бледным лицом своим опрокидываясь в волны, и его спокойный профиль утопал среди белых цветов забвенья.

Кругом было синее, озерное плескание.

Был только один маленький островок, блаженный и поросший росистой осокой.

На востоке была свободная чистота и стыдливое порозовение. Там мигала звезда. Отражалась в волнах и трепетала от робости.

С севера несся свежий ветерок.

А вдоль горизонта на западе пропадали пятна мути. Тянулись и стояли кудрявые облачка.

Она сидела на островке в белом, белом и смотрела вдаль.

Она пришла сюда из земных стран… И ей еще предстояли радости.

И вот сидела она усталая и спокойная, после дня скитаний.

Над ней кружились две птицы. Это были лебеди.

И день проходил. Сонная, она опустила голову в осоку; и капали с осоки на ее голову слезы. Спала.

Сквозь сон она следила за двумя странными птицами.

Они ходили близ островка по отмели.

А потом уже началось первое чудо этих стран.

Сквозь сон она подсмотрела, как ходил вдоль песчаной отмели старичок, колотя в небесную колотушку.

Это был ночной сторож.

Он ходил близ границ сонного царства. Перекликался с ночными сторожами — старичками.

Утром она проснулась. На востоке теплилось стыдливое порозовение.

Там блистала Утренняя Звезда.

А вдоль отмели брел ветхий старичок в белой мантии.

В одной руке он держал большой ключ, а другой добродушно грозил молодой праведнице.

Согбенный и счастливый, он пожимал ее холодные руки. Задушевным голосом выкрикивал сонные диковинки.

Шутливо кричал, что у них все — дети, братья и сестры.

Говорил, что еще не здесь последняя обитель. Советовал сестрице держать путь на северо-восток.

Поздравлял старый ключарь сестру свою со святостью. Перечислял по пальцам дни благодати.

Объявлял, что у них нет именинников, а только благодатники.

Глазами указывал на забытые места.

Еще многое открыл бы ей старый шутник, но он оборвал свою ласковую речь. Побрел торопливыми шагами вдоль отмели, торопясь исполнить поручение.

А она пошла на северо-восток.

И там, где прежде стояла она, уже никого не было. Был только маленький блаженный островок, поросший осокой.

А кругом было синее, озерное плескание.

Волны набегали на блаженный островок. Уходили обратно в синее пространство.

Только сидели две белые птицы. Это были лебеди.

Вот они полетели на туманный запад.

Иногда ей попадался молодой отшельник, сонный, грустно-камышовый, в мантии из снежного тумана и в венке из белых роз.

Его глаза были сини, а борода и длинные кудри — русы.

Иногда он смотрел ей в глаза, и ей казалось, что за грустной думой его пряталась улыбка.

Смотря на нее, он веселился знамением, а его мантия казалось матово-желтой от зари…

Тогда бездомный туман блуждал по окрестностям.

Иногда в глубине канала выходил из вод кто-то белый-белый, словно утопленник из бездны ночи.

И она привыкла видеть утопленника, выходящего посидеть на вечерней заре.

Белая птица тонула в озерных далях, погружаясь в сон.

И еще раз сказал Бхуми: «Это ли еще счастье! Дети мои!..» И бездомный туман стал редеть.

В полночь все стало ясно и отчетливо. Они слышали — что-то совершилось в зарослях. Отводили глаза в сторону.

Блистали далекие глаза Золотой Змеи. Смотрели на небо. Ожидали новой звезды.

По отмели шел старичок в белой мантии и с ключом в руке. Луна озаряла его лысину. С ним был незнакомец.

Оба были в длинных ризах, мерцающих бледным блеском. Оживленно болтали. Кивали на восток.

Крикнула Бхуми им: «Лунная ночь!» А старичок захохотал, потрясая ключом своим…

«Это что, — кричал он в восторге, — а вот что будет утром!

Все ваши звезды не стоят одной Утренней Звезды…»

Так сказав, он оборвал свою ласковую речь и побежал вдаль, торопясь исполнить поручение.

С ними остался незнакомец. Он закричал, что близится время.

Что это — их последняя ночка; что на заре он разбудит их, чтобы указать на Явленного.

Что вот — будет, будет — и объявится, и все полетят…

Это был мощный старец с орлиным взглядом, а Бхуми шептала: «Слушайте его. Он первый в этих тайнах. Много диковинок он знает. Еще он удивит нас».

Глубоко потрясенные, они следили взглядом, как удалялся странный старец, мерцающий бледным блеском.

Утром все посерело. Тонул красный месяц. И осталась Бхуми одна на берегу.

Обернулась белой чайкой Бхуми, наставница, и, крича, унеслась в сапфировую синь.