Анатолий Мариенгоф - Екатерина

И вдогонку, думается, никто не сказал: вот она дурость-то, темнота. Золотом, серебром и бриллиантами сверкающая темнота.

Вскоре после свадьбы снова был великий рев. Голосили обе дочери Петра. Елисавета голосила из жалости, Анна — по себе. Да и мудрено было бы не облиться слезами: князь Меншиков, обер-гофмаршал роскошной свадьбы, выгонял дочь Петра и мужа ее из Петербурга, из России. Вон выгонял: помешали, путались в ногах. А князь Меншиков собирался высоко шагать.

Молодожены торжественно отбыли в Голштинию. Там, в столичном городишке Киле, чтоб не так тошно было, принялись устраивать фейерверки, балы и маскарады.

Средь фейерверков герцогиня и затяжелела.

Вот что писала из Киля в Петербург царевне Елисавете придворная дама Маврутка Шепелева:

«Ваша сестрица все готовит, а именно; чепъчики и пелонки, и уже по всякой день варошитца у ней в брухе ваш будущий племянник».

О погоде придворная дама доносила:

«В Кили… очен дажди велики и ветри».

А подписывалась так:

«Ваша раба и дочь, и холопка, и кузына».

10 февраля 1728 года у герцогини родился сын. Об этом город Киль и его окрестности были возвещены пушечной пальбой, колокольным звоном, звуками труб и литавр.

Новорожденный получил имя Карла-Петра-Ульриха. Он приходился родным внуком Петру I и двоюродным, по бабке, Карлу XII.

— Малыш сможет выбирать короны, — говорил отец, — захочет — возьмет российскую, захочет — шведскую.

Были опять фейерверки, маскарады и балы. А за ними, без скважины, черное сукно и черный креп, и черные сургучные печати: молодая герцогиня Анна Петровна скончалась.

Память человеческая слишком мудра. Она в своих невидимых погребах не любит подолгу хранить большое горе. А люди хотят быть во что бы то ни стало несчастными. Они легко отпускают счастье и вцепляются в отчаянье, боясь с ним расстаться. Душевные раны заживали бы необычайно быстро, если бы мы усердно не расковыривали их.

Голштиния оделась в черные кафтаны, платья, плащи и шляпы — в эти одежды человеческой глупости. За телом дочери Петра русские суда приплыли в октябре.

Анна Петровна умерла, кажется, от чахотки. Императрица Анна Иоанновна обычно следующим образом справлялась о здоровье внука Петра: «А что, голштинский чертушка еще не издох?» А чертушка рвал желчью; с головными болями, разламывающими маленький череп, изучал историю Швеции; извивался в кадрильях; стоял часами в ружье — и не издыхал.

«Когда я стану королем Швеции, — утешал себя чертушка, — я прикажу привязать господина Брюммера к лошадиному хвосту».

Голштинский герцог давал балы в залах, освещенных огарками. Устраивал пиры на рваных скатертях.

В одно из таких пьянств, когда Карлу-Петру-Ульриху исполнилось девять лет, отец заплетающимся языком произвел его из унтер-офицеров в секунд-лейтенанты.

Собутыльники герцога восторженно заорали и подняли над головами стаканы с плохим вином.

Карл-Петр-Ульрих, до того стоявший при дверях, в карауле, передал ружье солдату и сел за один стол с пьяными голштинскими офицерами.

В его детстве этот день был самым счастливым.

А утром, на уроке, когда секунд-лейтенант по неспособности коверкал шведские слова, Брюммер, играя хлыстом, сказал:

— Я вас так велю сечь, что собаки кровь лизать будут.

В 1739 году Карл-Петр-Ульрих похоронил отца. Герцог умер легко, за писанием скверных мемуаров.

Неумные люди слишком просто расстаются с жизнью. Им кажется, что они не так уж много теряют. А можно ли потерять больше? Следует сказать, что неумные люди всегда на что-то надеются, они даже в яме надеются найти небо.

Правителем Голштинии и опекуном одиннадцатилетнего Карла-Петра-Ульриха стал епископ Любекский, принц Адольф-Фридрих, дядя маленькой Фике.

Резиденция правителя была в Эйтине. Небольшие озера, цвета некрашеного железа, лежали среди небольших гор, цвета железа, покрытого ржавчиной. Место было красивое. По крайней мере, таким оно нравилось немцам. Они называли Эйтин — Швейцарией.

Люди с поэтической душой имеют обыкновение называть Швейцарией всякий дачный поселок, в окрестностях которого находятся два-три пригорка и лужа для жирных домашних уток.

Летом этого года в Эйтине собрались родственники. Тут были бабушки, дедушки, дяди, тети, племянницы, внуки и внучки.

Принц-опекун привез из Киля своего питомца.

Иоганна-Елисавета из Штетина с остановкой в Гамбурге везла Фике.