Анатолий Мариенгоф: Екатерина

Когда Магдалина Кардель вышла замуж за адвоката, около Фике в качестве воспитательницы очутилась толстуха Бабет, сестра Магдалины. Красногубая, пышущая здоровьем толстуха вначале относилась к ребенку с брезгливостью, потому что маленькая Фике почти постоянно была покрыта золотушной корочкой. Когда болячки образовывались на голове, ребенка стригли наголо; замшевые перчатки скрывали болячки на руках. Впоследствии эта голая напудренная головенка в чепце, эти худенькие ручонки в замшевых перчатках вызывали у толстухи Бабет не брезгливость, а теплое и почему-то щекочущее в носу чувство жалости. Сколько раз она с мокрыми глазами умудряла своего заморыша французской азбукой.

Учитель по танцеванию приходил к Фике через день.

— Раз-два-три!

И девочка с грустными глазами вскарабкивалась на стол.

— Раз-два-три! — отщелкивал из кресла тонконогий человек в белых шелковых чулках. — Раз-два-три!

По-птичьи трепыхались ручонки в перчатках.

— Раз-два-три! — продолжал отщелкивать тонконогий человек в шелковых чулках. — Раз-два-три!

Изнемогающая девочка улыбалась.

Раз-два-три… раз-два-три… раз-два-три…

По часу и долее тоненькая девочка с напудренной голой головкой ухищрялась на столе в скоках и вывертах.

Немецкому письму обучал Фике господин Вагнер. Он был прекрасным пруссаком. Бережливый король Фридрих-Вильгельм ставил таких в образец. Перед началом занятий господин Вагнер подвязывал себе передник и надевал на рукава холщовые чехлы. Однако это не сделало его богатым. А Христиан-Август никак не мог предположить, что хороший пруссак может быть плохим педагогом.

Историю, географию и закон Божий преподавал местный пастор.

— Что было раньше мирозданья? — спрашивала девочка почтенного слугу господа Бога.

— Хаос.

— А что такое хаос?

— Это вам объяснит розга, — отвечал находчивый законоучитель. И девочка сразу все понимала.

В нижнем этаже померанского замка жил старый умный господин Больхаген. Он был другом и помощником коменданта города. Господин Больхаген иногда думал за Христиана-Августа, а князь делился своими мыслями с господином Больхагеном. Нищета тоже бывает щедрой.

Давно известно, что неверные жены не испытывают особой привязанности к верным друзьям своего мужа. А Иоганна-Елисавета даже не желала этого скрывать. «Но какое, наконец, дело брюзгливому старику до ее юбок! Ах так, господин Больхаген уверяет, что под ее юбкой может свободно поместиться круглый стол с двадцатью пирующими? Но она, право же, не имеет ни малейшего желания их там помещать — этих семидесятилетних подагриков, друзей господина Больхагена».

А в прошлое воскресенье молодая женщина слыхала собственными ушами, как старый черт сказал мужу: «Ваша супруга бывает в Штетине только проездом».

«Нет, это уже превосходит всякое терпение!»

На крепостном валу, как девушки, трепетали липы. Поднимался туман с Одера, на илистых берегах которого сидел город.

Иоганна-Елисавета никому не давала раскрыть рта: «В конце концов она не какая-нибудь дочь цирюльника. На нее падает отблеск двух северных корон. Глава ее Дома — племянник шведского короля Карла XII и муж дочери Петра Великого. Ее родной брат был женихом дочери русского императора. Берлин, Гамбург, Кведлинбург, Эйтин, Брауншвейг переполнены ее родственниками и друзьями».

«И любовниками», — мысленно добавил старый Больхаген, покачивая на коленях Фике. Ему бы очень хотелось знать, что делается на душе у ребенка. Кося левый глаз, старик взглянул на девочку и увидел только улыбку, словно приклеенную к ее лицу.

«Да! Да! Да!» Иоганна-Елисавета имела привычку придерживать груди, когда волновалась.

«Это благоразумно, — подумал друг ее мужа, — мода последних лет покровительствует бесстыдству; вырез на корсаже с каждым месяцем опускается все ниже и ниже: скоро женщины станут показывать нам живот».

«Да! Да! Да!», — разгорячившаяся молодая женщина на мгновенье опустила руку, и это уже было неблагоразумно.

Старик отвел глаза.

«Гамург, Кведлинбург, Эйтин, Берлин, Брауншвейг переполнены ее родственниками и друзьями, и это прекрасно знает господин Больхаген. Может ли она лишить их своего общества?»

Старик хотел бы сказать: «А как относительно мужа и детей? Их, милостивая государыня, вы можете лишить своего общества?»

Но Иоганна-Елисавета не выложила еще и половины имеющихся доводов. «В ней, например, души не чает бабушка герцога Карла. Какая необыкновенная старуха! Одна ее дочь замужем за императором Карлом VI, другая была за русским венценосцем, третья за герцогом. О, больше половины королей, королев, императоров и императриц Европы окажутся скоро ее внуками и внучками. Ради одной этой почтенной особы следовало бы как можно чаще посещать Брауншвейг».