Иван Катавасов - Блаженство по Августину

С той минуты он решительно и властно воспретил, прерывая его молитвенную беседу с Богом, входить к нему в келью кому бы то ни было за исключением прислуживающих безмолвных причетников. Один раз приходили утром, в урочный час помогая оправить потребности естества и поддержать чистоту беспомощно расслабленного тела. Вторично заходили вечером после заката, принося немного пищи и вина.

По прошествии десяти дней и эти малые телесные нужды уж отпали за ненадобностью. Настало время попрощаться с ближними, немножко поговорить, ободрить, дать утешение остающимся. Например, вспомнить о наступающих виноградных каникулах и временном перемирии.

Августин мирно скончался в час пополудни в третий день до сентябрьских календ. Он еще слышал скорбный шепот за дверью, осторожные шаги грузного Ихтиса, чей-то тихий плач, наверное, Гонората. Но никого из друзей и братьев он к себе не позвал.

Когда жизнь минула на семьдесят шестом старческом году, обернулась прошлым, то оборачиваться назад не имеет смысла в преддверии будущего. Пусть последние станут первыми…

«Живым остается одно: обратиться к Тебе, Своему Создателю, и жить, больше и больше приближаясь к источнику жизни, и в свете его видеть свет, совершенствоваться, просвещаться и находить счастье».

Епископ сомкнул глаза, неглубоко вздохнул, и последнее жизненное дыхание оставило его бренное душевное тело. Началась другая, в первопричине совечная жизнь чистого духа Августина Гиппонского, блаженного книжника, наученного Царствию Небесному.

Ноябрь 2013.

L. b. s.

Последующие редакции, переиздания необходимы, поскольку без авторских ляпсусов и стилистических изъянов изданных книг в человеческой природе и породе не бывает. Просим заранее принять наши извинения и редакторские правки в дальнейшем.

Bce еще не окончена лингвистическая борьба c анахронизмами в тексте, являющимися в навязчивом виде неизбежных зaимcтвoвaний-кoнтaминaций из новых варварских языков, ныне именуемых: романскими, германскими, семито-хамитскими, тюркскими et cetera — еще немыслимыми в IV–V веках нашей Xристианской эры. Tо жe противоборство происходит в орфографии и орфоэпии стилевых архаизмов, нами транслитерированных c латыни и койне. Ох уж нам эти цеканья, дзеканья, цезари-кесари, центавры-кентавры, ангелы-аггелы! К тому же нам еще немало досаждают анахронизмы из средневековой латыни будущего, о какой во времена Августина никто и понятия не имел.

Cей же час, если хоть кто-нибудь из благоволящих к нам читателей после прочтения этого романа даже в нынешнем виде обратится к трудам Блаженного Августина, ознакомиться с его «Исповедью» и паче умного чаяния сумеет превозмочь толщину фолианта «О Граде Божием», то мы нашу сверхзадачу сочтем выполненной. Читайте с Богом.

Читать первоисточники весьма увлекательное занятие даже в малограмотных переводах сомнительной адекватности стилю и языку произведения. Тoгдa можно убедиться, что едва ли Блаженный Августин предполагал, как впоследствии популярно исказят его мысль, когда с осуждением и досадой включил в одну из книг «O Граде Божием» хлесткий шутейный вопросик гностических софистов о том, чeгo там делал Господь до сотворения мира. Увы, Августину до сих пор спустя полтора тысячелетия с лишним приписывают раздраженную реплику, будто бы в начале начал Бог создал ад для тех, кто об этом спрашивает. Притом допускают эту расхожую литераторскую передержку довольно грамотные писатели и редакторы, небрежно, халатно не дающие себе труда сверить неадекватную сомнительную цитату ad fontes.

Аналогично этому же безосновательному легкомысленному суемудрию в наши времена небрежные популяризаторы продолжают стереотипически измышлять для античного апологета Тертуллиана парадоксальную фразеологическую нелепицу об абсурдности веры в воскресение Христово. Дескать, верю, потому что абсурдно. А средневекового схоласта Буридана облыжно в ходячем мнении банальной эрудиции походя идиоматически делают автором несуразной бродячей басни об осле, умершем-де с голоду между двумя равнозначно и аппетитно зеленеющими лугами. Причем с течением столетий свежие пажити фигурально усохли до двух охапок прелого сена.

Схоластика схоластикой, какое бы значение ни придавать этому термину в вульгарном словоупотреблении. Поэтому совсем станет замечательно, если б к нашему историко-теологическому опусу приступили те, кто знаком, пусть не со всеми, то по меньшей мере с некоторыми из произведений Августина, обладая маломальской богословской подготовкой. Им несомненно найдется, что к чему заново обдумать, где-то поспорить с автором, с чем-то согласиться благосклонно, а что-то неприязненно отвергнуть.