Иван Катавасов - Блаженство по Августину

Согласно одной испанской легенде, граф Оргас был упокоен Святым Стефаном и Святым Августином. Именно образы этих святых написал Эль Греко в своем знаменитом шедевре «Похороны графа Оргаса».

L. b. s. [1] Lectori benevolo salutem. (L.B.S.) (лат.) — Привет благосклонному читателю. Старинная формула авторского этикета.

Заядлым любителям исторического развлекательного чтения настоятельно советуем поскорее пропустить авторское вводное напутствие и немедля приступить к первой главе-капитулу. Читайте с Богом!

Прочим же нашим благосклонным читателям предлагаем сие немалое предисловие-экзордиум, дабы благорассудить, достойно ли сугубого интереса это произведение, исполненное в модернизированном жанре литературной ареталогии. И главное — возможно ли современному автору-беллетристу первой четверти XXI века от Рождества Христова пристойно и уместно составить, описать, сочинить актуальную агиографию достославного отца и непревзойденного Церкви Христианской учителя Аврелия Патриция Августина (13.11.354-28.8.430) — грамматика, ритора, пресвитера, епископа из древнеримского Гиппо Регия, по-гречески именуемого городом Гиппоном.

Можно и должно ли спросить себя, что суть общечеловеческая длительная тысячелетняя история и скоропостижные даты жизни отдельного человека как не краткое предисловие-пролог? Катехизированный ответ напрашивается сам собой; он стоит сопоставления с тем невообразимым объемом данных, сведений, информационных массивов, каковой будет овеществлен, рассказан, написан, отпечатан, воспроизведен впоследствии. Не упоминая уж в суесловии о трудно представимой, во многом неизреченной и неописуемой жизни вечной в раю, быть может, для кого-то вечной адской смерти. Ибо так или иначе, той либо другой финальной бесконечности предержаще предшествует кратковременное и ограниченное земное бытие каждого человека или cooобщecтв людских.

Кто-то, постигая скоротечную предержащую и преходящую современность или отдаляясь от нее, предпочитает наскоро пролистывать, порой вовсе опускать исторические введения-пролегомены не глядя, не читая, анахронически. Но кого-то ранее, до того предварительно замеченное, предопределенно выделенное и очерченное заставляет приостановиться. Тем самым благородная история обязывает пристально всмотреться, проникновенно задуматься над теми первоосновами, с какими жили, с чем пребывали прежние племена-народы во времена давно прошедшие, о каких идет речь устная, письменная, печатная, повествуется на страницах и в строчках исторических романов, в хронографиях либо монографиях былых книжников и присных ученых историков.

Казалось бы, не к месту равнять легкомысленную беллетристику с авторитетными, солидными историческими исследованиями. Или ставить ее наравне с внушающими заведомое уважение древними пергаментными кодексами-манускриптами в увесистых переплетах. Однако не нами это придумано, поскольку повелось подобное сравнение от авторитетнейшего Аристотеля. Стагирит первым иронически заметил в «Поэтике», что Геродота Фурийcкoгo, то бишь отца истории в нынешнем банальном славословии, вполне можно облечь в стихотворные размеры и напевы. Надо думать, продолжим мысль корифея, то Гомера, в свой черед, возможно переложить презренной прозой. Коли на то пошло и выйдет дословно по Аристотелю: поэзия в метрических формах трагедии и комедии есть «серьезнее, философичнее», — нужно понимать, научнее, — нежели тогдашнее историческое знание образца середины IV века до Рождества Христова.

Данный перипатетический дедуктивный тезис Аристотель Стагирит опосредует, аргументирует тем, как поэзия больше говорит об общем, а вот история и историки времен прошедших — о единичном. Например, чего тогда сделал или претерпел во время оно какой-нибудь Алкивиад, с точки зрения фактической достоверности объясняет общепризнанный универсальный корифей всевозможных античных наук.