Борис Бартфельд - Возвращение на Голгофу

После молебна полк двинулся к железнодорожному вокзалу. Вслед ротам шли, взявшись за руки, дети и жёны офицеров. Почему в памяти всплывали не сцены сегодняшнего боя, а именно последние события мирной жизни, Орловцев понять не мог. И это злосчастное падение наземь священного образа — защитника Уфимского полка не выходило из головы. Снова и снова перед его глазами вставали лица офицеров в ту последнюю мирную ночь перед вступлением в Пруссию, когда все они читали приказ по армии. Командиры рот делали заметки в своих полевых книжках и пометки на картах, необходимые для организации наступления, согласовывали время прибытия в контрольные пункты. Настроение у офицеров было взволнованным, и все они понимали, что для кого-то, может, наступила последняя ночь. Дурачась, поздравляли друг друга с тем, что с завтрашнего дня, как только пересекут границу, пойдут усиленные суточные деньги, и как весело и дружно они вместе прогуляют их в Вильно. Больше других веселил своими шутками штабс-капитан Михаил Попов, герой Японской войны, весельчак и ярый противник немецкого засилья в офицерском кругу. Попов, придя чуть позже других, начал шутя предсказывать, что сулит война каждому из офицеров. Капитану Барыборову посоветовал, чтобы тот поменьше ел за ужином, мол, если ранят в живот, больше будет шансов выжить. Хотя Барыборов и смеялся над этим предсказанием, а есть все же перестал. Командиру четвёртой роты капитану Комарницкому велел учиться танцам — в декабре, ещё до Рождества, ему придётся дважды танцевать на свадьбах своих младших сестёр. Поручику Александру Лебедеву посоветовал смахнуть пыль со своих юнкерских конспектов и подтянуть немецкий язык — следующей осенью поступать ему в Николаевскую военную академию, и проваливаться на экзаменах никак нельзя, виленские не проваливаются. Другим офицерам щедро обещал награды и генеральские чины. А на вопрос капитана Трипецкого, что принесёт война ему самому — штабс-капитану Попову, надолго задумался и серьезно ответил:

— Деревянный крест. В Японскую войну я его не получил, значит, судьба мне добыть его в эту.

Эта последняя фраза Попова все время звучала в памяти Орловцева. Да, изменчива счастливая звезда пехотного офицера в бою. А сам Орловцев кроме военной службы еще ничего не успел: нет ни семьи, ни детей, и он все еще не встретил ту желанную женщину, которая могла бы стать его счастьем, его домашней крепостью, его ангелом-хранителем.

Промучившись на полу ещё какое-то время, капитан поднялся, отряхнул мундир от налипшей соломы и вышел на улицу из душного сарая, заполненного звуками тяжёлого, полубредового сна и стонами раненых. Приближалась полночь, со всех сторон до самого горизонта пылали деревни и хутора, казалось, что языки пламени лижут небо, вот-вот достанут до луны и с хищной страстью начнут целовать её круглое пористое лицо. Доносился отрывистый сухой треск одиночных винтовочных выстрелов и редкие глухие залпы орудий. Его конь, привязанный к дереву длинной верёвкой, мирно пасся за двором. Орловцев с любовью огладил бока Бархата, отвязал его и вскочил в седло. С досадой на себя вспомнил, что из-за усталости не напоил коня, спешился, отыскал у дворового колодца багор с привязанным к нему ведром, зачерпнул воды и терпеливо подождал, когда конь напьётся.

Ночь за оградой двора наполняли не привычные для сельских мест шорохи мышей-полёвок, стрекот цикад и уханье сов, а совсем чуждые этой тёплой августовской темени тревожные звуки: возгласы ездовых, погоняющих коней, стоны раненых, крики солдат, отбившихся от своих рот… Орловцев тронулся со двора и медленно поехал по дороге в ту сторону, откуда часа два назад прибыл к хутору. Навстречу ещё тянулись раненые, которых поддерживали их товарищи, и по-прежнему совсем мало было санитаров. Две повозки, груженные телами раненых и трупами убитых, медленно двигались на восток в надежде наткнуться на лазарет. Откуда-то из глубины поля, поглощённого темнотой, донеслось:

— Братцы, помогите! Сюда, сюда! — Орловцев поскакал на голос и вскоре наткнулся на солдатиков, которые вытаскивали орудия на дорогу. Оказалось, что кричал офицер приданной полку 1-й артиллерийской батареи, прося помощи, чтобы вытащить три орудия, застрявшие здесь во время боя. Вся орудийная прислуга, наводчики и лошади убиты или ранены. Артиллерист переживал, как бы орудия не достались немцам. А где свои, где немцы, разве ночью разберёшь? Усталые солдаты вытащили на дорогу и катили на руках три орудия с зарядными ящиками километра два, пока не сдали их артиллерийскому офицеру, спешившему за ними с запасными лошадьми и ездовыми.