Ангел Каралийчев - Весна

Так прошло четыре лета.

На пятое — земля подарили орличанам небывалый урожай. Склоняли шеи колосья, ломились ветви яблонь и груш, голоса ягнят оживляли поляны, а во дворах загомозились стайки цыплят. Посветлели от радости лица крестьян. Но все это не кончилось добром. Однажды вечером, за два дня до начала жатвы, выпал град и побил чудесные всходы, все до последнего колоска. Когда страшная туча налетела на самое село, Талей спрятался под мост и долго прислушивался к тому, как падают с неба орехи. Но того, что произошло, — он не понял. Туча отшумела, ушла, и выглянуло ясное солнышко. Оно нежно и осторожно ласкало израненную землю, и слепец, согретый неведомой радостью, вытащил свою гуслу и провел смычком по струнам, которые незадолго перед тем сами звенели, словно отвечая грозовым раскатам. Кругом все вымерло. Поля, еще недавно такие желтые, сейчас чернели, будто только что вспаханные, будто еще не засеянные. Хлеба не стало. Но Талей не видел этой беды.

Он заиграл звонкую песню и прислушался, не взмахнут ли аисты крыльями над его головой. Но они не взмахнули. Меж тем на мост взошел один орличанин, спешивший к побитому градом полю. Качая головой, он бормотал что-то себе под нос. Услышав звуки Талеевой гуслы, он бросился к нему словно ужаленный и замахал руками:

— Ах ты неблагодарный! Пять лет мы кормим тебя словно дворового пса, а ты вон, оказывается, какой! Когда у нас сердце разрывается от страданий, ты веселишься, наигрываешь рученицу, да? Не стыдно тебе! Взгляни, у твоих ног лежат убитые птенчики, а тебе и это нипочем! Да что у тебя, сердца нет, что ли? Убирайся сейчас же с наших глаз, туда, откуда пришел! Если на рассвете ты еще будешь здесь, мы проводим тебя камнями, чтоб попомнил ты орличан!

И разгневанный старик, вырвав у слепого гуслу, что было силы хватил ею о кривую вербу.

Талей окаменел. Да так и остался сидеть, не шевелясь, до вечера, а когда над Орлицей спустилась ночь, он поднялся и начал ощупывать землю. Кусок за куском собрал он свою гуслу. Шаря по земле, он наткнулся на что-то мягкое — это был убитый градом аистенок. Слепой выпрямился, вытер рукавом глаза и пошел в поле. Отыскал свой камень, вытащил из-под него монетки, собранные за все пять лет, пересыпал их горстями в торбу и вернулся в село.

Посреди площади, где когда-то в родительскую субботу его нашла бабушка Тиша, он высыпал все, что дарили ему орличане в свои счастливые дни. В лунном свете монеты сверкнули как слезинки. Село спало глубоким сном, и слепой слышал, как время от времени вздрагивали во сне сломанные крылья Орлицы. Гуслар покинул ее с тяжело раненным сердцем, и один, без гуслы в руках, исчез во мраке, откуда пришел пять лет назад.

Перевод Е. Яхниной.

На улице разыгралась вьюга. Она замела снегом мирно спавшее село, завывая, словно одинокий пес, тоскливо и протяжно. Под ее ударами трещали ветви деревьев.

— А ну-ка, вставай да ступай себе! Полночь миновала. Тут тебе не постоялый двор. Ишь расселся у печки! Развалился, словно барин, и в голову ему не придет, что давно пора восвояси.

— Погоди, Пешо, позволь еще посидеть, пока руки согреются. Продрог я.

Дедушка Божил протянул свои старческие руки к раскрытой печке, в которой угли уже прогорели и оставалась только кучка теплой золы. Он дрожал всем телом.

Пешо приоткрыл дверь корчмы.

— Ух ты, ну и вьюга! Так и сыплет. Сугробы наметет — в человеческий рост. А в твоем дворе, дед Божил, этой ночью, пожалуй, волки в чехарду играть будут — ведь у тебя и плетня порядочного нету. Как увидишь их, хватай головню и выходи навстречу. Не бойся, волки от огня бегут, как черт от ладана.

— Да где же в моем доме огня взять, сынок? Хоть убейся, щепки не сыщешь. Нет у меня дровишек, Пеню, нету…

— И сроду не будет, коли за ум не возьмешься. Ох, и чудной же ты человек! Отчего ты ту штуку не продашь? Знаешь, сколько деньжат тебе бы за нее отсыпали!

— Не могу с ней расстаться, — сказал дедушка Божил.

— Опять свое завел! Расстаться не может. Старый, небось девять десятков за спиной, а такое плетешь, словно маленький. Всю родню схоронил — об них бы тебе и горевать, а тут пустяковина какая-то, так он, вишь, расстаться не может. На что она тебе? На тот свет, что ль, с собой унесешь? Думаешь, тебе с ней в могиле теплее будет? Гляди, вьюга какая разыгралась. Поди, продай ее завтра в Ореховице. Там в торговых рядах есть золотых дел мастер. Он как раз такие вещи покупает. И богат же он! Такому надави на глотку — изо рта золотые посыплются! Отдашь ему эту штуку, он тебе полную шапку денег насыплет. Как пройдешься по базару, да как купишь себе добрый тулуп и справные сапоги на толстой подметке, чтоб ноги не промокали! Посмотри ты на себя! Ходишь в драных царвулях, даже портянок нет, обмотал ноги каким-то рваньем. Да что там царвули, рубаха-то есть у тебя? Голое тело видать. Людей стыдно. Послушай моего совета — и заживешь, как человек. Ну, плохо ли тебе будет?