Михаил Булкаты - Живой обелиск

— По велению состязающегося с солнцем, величайшего из великих, мудрейшего из мудрых, покорителя вселенной нам надо говорить с вождем аланов.

По-арабски из присутствующих на ныхасе говорил только Еухор.

— Мы все вожди, — сказал он.

У посла от удивления перекосилось плоское лицо: гляди, мол, на этого нахала, как он старается поставить вождя аланов в тень собственного недостойного тела.

— Разве аланы кладут в одни ножны два клинка?

— Зато кладут в один колчан много отравленных стрел.

— Пусть будет так, но великий каган сказал: пусть к устам моего посланника приложит ухо только вождь аланов, ибо сердце мое исполнено любви к моему младшему брату! — протяжно пропел он, видимо принимая Еухора за переводчика.

— Великий каган — мудрейший из мудрейших и знает, кому что сказать, но ему еще неведомо, что у аланов вождем является ныхас, называемый по-вашему курильтаем.

— И еще сказал великий каган: слушать мои личные пожелания достойны только уши аланского вождя! — настаивал на своем посол.

Еухор понял, что Тимур приглашает его к себе. И тут не вытерпел старый Кодзыр:

— Скажи этому бородатому козлу, что у нас каждый мальчик рождается вождем и воином.

— Да будет известно великому кагану, что все пожелания его сердца не уловить одному человеку. Их будет слушать весь ныхас! — твердо сказал Еухор.

Пальцы посла, окрашенные хной, сжали острый подбородок:

— Спутник солнца и звезд, повелитель всей суши и морей приготовил для аланского вождя место рядом с собой, мягкую подушку и пиалу с шербетом.

— Аланский вождь не привык сидеть на мягкой подушке, а сладкому шербету предпочитает ронг.

Застывшие зрачки впились в Еухора.

— Да избавит тебя аллах от такого предпочтения!.. Тогда кара джихада падет на головы тех, кто ждет в Дзулате суда справедливейшего из справедливых.

— Хромой лев еще не устал рубить головы! Он требует головы аланского вождя, — перевел Еухор своим.

— Надо набить этому старому козлу зад и прогнать к его хромому хозяину, — сказал Кодзыр.

— Толкнем их с обрыва, не посчитаемся с тем, что они послы, — предложил Мурту.

— И пусть хромец ждет их хоть целую вечность! — заключил Беттыр.

— Тогда горе заложникам! — Еухор подтянул бляшку ноговицы.

— Ты думаешь, у грузин не нашлось тех, кто готов был пожертвовать собой ради спасения детей, которых хромец молотил на гумне? — снова вмешался старый Кодзыр.

Еухор промолчал.

— Что сказал вождь аланов? — не удержался посол.

— Вождь аланов сказал: я буду сидеть на мягкой подушке рядом с покорителем мира и предпочту шербет ронгу.

Плоское лицо посла растворилось в улыбке, и он удостоил собеседника поклоном.

— Тогда мы с аланским вождем будем иметь по дороге в Дзулат приятную, угодную аллаху беседу!..

— Нет, аланский вождь поедет один, вслед за вами.

Сияющее лицо посла померкло, у него задрожала нижняя губа и челюсть.

— О аллах! Что я слышу! С чем же я приеду к всемилостивейшему?

— С тем, что только что слышал из уст толмача.

— Мудрейший из мудрых не любит выслушивать такие слова. Он предпочитает иметь сегодня в руках яйцо, чем обещанную на завтра курицу.

Чванство и высокомерие посла исчезли. Он побледнел.

— Успокойся, хозяин не успеет отсечь тебе голову, как явится вождь аланов.

Послы удалились, и старые воины остались сидеть на месте, как глыбы, лежащие веками на берегах Терека.

Тоха разбудил зловещий треск и свист хлыста. Он вскочил, потер кулаками глаза. Из дырки в темницу пробивался дневной свет, значит, спал он недолго.

— Дорогу, дорогу, шелудивые собаки! — услышал узник издалека голос стражи, расчищающей дорогу перед Тимуром. Неистовый шум и зловещий свист хлыста подступали все ближе я ближе.

— На колени, на колени, собаки!

— Дорогу повелителю!

Под самой стеной темницы кто-то завыл от боли, как волк, призывающий в опасности своих сородичей.

«Неужели они идут сюда? О святой Уастырджи, помоги мне!» Тох сжал ручку топора и стал спиной к незаконченным фигурам вздыбленного коня и плосколицего человека.

Свет ослепил Тоха, и он не видел, как хромой переступил порог. За ним, подобно теням, вошли старый толмач и двое копьеносцев. Мастер увидел совсем близко лицо, изображение которого стало в этой темнице смыслом его жизни. Грозный, пронизывающий взгляд. Сведенные в одну линию брови. В могильной тишине темницы раздался скрипучий голос толмача, переводившего слова Тимура: