Ирина Гуро - На суровом склоне

Подскакал казак с донесением. Прочитав его, барон с досадой вернулся к саням. От благодушия его не осталось и следа: сообщение Ренненкампфа о том, что мятежники сдают оружие, срывало план Меллера. Выждав эффектную паузу, Меллер-Закомельский приказал объявить войскам о том, что была произведена лишь военная демонстрация: Чита сдалась. «И слава богу!» — с деланным благодушием бросил барон.

Меллер-Закомельский вызвал Ильицкого. В салоне поручик встретил Дурново, шепнувшего ему, что генерал в бешенстве оттого, что Ренненкампф не дал ему возможности разгромить Читу.

Меллер-Закомельский, сидя у стола с поставленной на нем клеткой, забавлялся белкой, которую доставили ему на разъезде. Белку звали «революционеркой», ее взяли в вагоне арестованного Павла Кларка.

Кларк был одним из руководителей Читинской революции, и, как сказал барон, «ореол падает и на белку». Зверек был пушистый, холеный, богатая шубка лоснилась. Видно было, что белка не голодала, и кто-то пошутил, что вид у нее совсем не пролетарский.

— Они только поют: «Мрет с голодухи рабочий», — сказал барон. — А никто нигде не мрет, наоборот, плодятся как свиньи.

Барон подал Ильицкому пакет для Ренненкампфа:

— Выезжайте немедленно. Вручите лично.

В Читу поручик прибыл вечером. Поезд Ренненкампфа с усиленной охраной стоял на запасном пути.

Барон никого не принимал. Ильицкому сказали, что у генерала в вагоне состав военного суда, только что приговорившего к казни главных мятежников.

Оторвавшись от поезда Меллер-Закомельского, Ильицкий неожиданно почувствовал какую-то свободу, легкость и вместе с тем смертельную усталость. Он попросил указать ему, где можно отдохнуть.

Молодой розовощекий офицер с красными интендантскими погонами проводил Ильицкого в свободное купе офицерского вагона.

— Я разбужу вас, когда генерал освободится. Только вряд ли это будет скоро.

Интендант близко наклонился к Ильицкому, доверительно и с некоторой гордостью сообщил:

— Положение очень сложное.

— Да? — равнодушно отозвался Ильицкий. — Что же произошло?

— Да как же! — молодому человеку только того и надо было…

Пока поручик снимал с себя амуницию и сапоги, интендант, не переводя духа, вывалил на него, видимо, долго хранимый мешок новостей.

«Губернатор Сычевский… Сычевский… Сычевский…» — то и дело слетало с губ интенданта.

— Позвольте, — Ильицкий резко приподнялся. — Сычевский — губернатор? А где же генерал Холщевников?

— Как, вы не знаете? Сдал шашку Сычевскому и теперь под домашним арестом. Говорят, будет препровожден в крепость.

Интендант готовно, даже с удовольствием стал рассказывать об аресте Холщевникова, об унизительной процедуре сдачи оружия старым генералом, об аресте начальника Акатуйской тюрьмы Фищева.

— Это серьезно, чрезвычайно серьезно, — лепетал интендант. — Говорят, что Холщевникову вменяют в вину содействие бунтовщикам… А дочка его, барышня, выехала в Петербург хлопотать за отца…

Ильицкий слушал невнимательно. Оживление его прошло. Он собрался расспросить интенданта, но в это время Ильицкого позвали к генералу.

Ренненкампф производил внушительное впечатление: большой рост, богатырское сложение, громадные рыжеватые усы. Два «Георгия»: один — в петлице, другой — на шее. Как многие обрусевшие немцы, генерал говорил по-русски преувеличенно правильно, слегка спотыкаясь на букве «с» перед гласными, со склонностью произнести ее как «з»: на немецкий лад.

Убранство вагона было подчеркнуто простое, так же подчеркнуто богат и пышен был иконостас, сверкающий дорогими ризами в золоте и драгоценных каменьях.

Генерал, держась важно и сухо, в присутствии поручика пробежал глазами письмо Меллер-Закомельского и, ничем не выдав своего к нему отношения, приказал Ильицкому дожидаться до завтрашнего дня, чтобы получить ответ.

Поручик вернулся в купе и тотчас заснул. Когда он проснулся, было уже далеко за полдень. Он выглянул в окно и с удивлением увидел, что спокойный и пустынный давеча вокзал полон войск. Ах да! Ведь сегодня казнь.

Унтер, стоявший у вагона, заметил ищущий взгляд Ильицкого и с неприятной фамильярностью сообщил:

— Отсюда хорошо видать будет. Вот Титова сопка. Там их… Глядите, ваше благородие, сейчас их поведут, — оживленно воскликнул он.

В хвосте поезда, у вагона с решетками на окнах, двумя шпалерами был выставлен конвой. Напряженность, сковывавшая солдат и офицеров, указывала, что сейчас будут выводить осужденных.