Ринат Валиуллин - Алмазы для Бульварного кольца

Олег опустил голову в пол и стал мысленно прощаться на неопределенное время с Лизой и Машенькой. Когда слово снова взял Гриша:

– Товарищ Протасов!

– Ну, Соболев, что еще? – подполковник уже закрывал папку с личным делом Хайдарова, откладывая ее в сторону.

– А позвольте вернуться к внеслужебным контактам?

– Что же тебе не ясно, вроде, уже все обсудили? – Протасов приподнялся со стула, давая понять, что аудиенция закончена. – Я и так вам слишком много времени уделил, у меня уже обед стынет и рюмка греется.

– Всего одну секундочку! – Григорий приоткрыл дверь кабинета начфина, выходящую в коридор, и буквально за рукав выудил оттуда молодую анголку лет 25, невысокую, но стройную, с крепким африканским задом, в смелой короткой юбке и легкой кофточке с глубоким декольте, щедро открывавшим пышную, необъятных размеров грудь. – Вот, познакомьтесь. Если угодно, вновь: Мария де Консейсан Жетулиу Варгаш, уличное прозвище – Мария «Имакулада» или «Непорочная», девушка, простите, товарищ подполковник, легкого, даже наилегчайшего поведения; ареал трудовой деятельности – площадь Кинашиш и прилегающие к ней дурно пахнущие переулки Луанды. Мария утверждает, что хорошо и даже близко вас знает, о чем написала соответствующее заявление Главному советнику военной миссии СССР при Народной Республике Ангола. Копия заявления, для использования – на ваше усмотрение – девушкой прилагается. – Григорий положил бумагу на стол перед финансистом, повернув текст так, чтобы Протасов смог его без труда прочитать.

Подполковник, все это время стоявший, словно замороженный, в том же положении, в котором начал было подниматься, чтобы выдворить друзей из комнаты, так и не разогнув коленей, плюхнулся обратно в кресло.

– Не соизволите ли прочесть? – поинтересовался Гриша не без легкой иронии в голосе. Протасов продолжал молчать и даже едва дышал, будто сел на кол и боялся причинить себе дополнительную физическую боль излишними телодвижениями. – А, не желаете? Ну, тогда позвольте мне. – Григорий взял бумагу со стола и начал уверенно переводить с листа, особенно четко, почти по слогам проговаривая ключевые, на его взгляд, слова:

Камарада Протáссиу, все время просивший меня называть его просто «Мищща», познакомился со мной неподалеку от отеля «Кука», где я работала с клиентами, и пригласил меня в снятый им специально для встречи номер восемьсот семнадцать на восьмом этаже. – Григорий сделал короткую паузу и взглянул на подполковника. Лицо начфина было усеяно крупными как горошины каплями пота, одна из них, самая большая, в ту самую секунду уже висела на кончике носа и была готова упасть на папку с делом Олега Хайдарова. – Далее, – продолжил Григорий, – камарада Мищща зашел со мной в туалетную комнату гостиничного номера и со словами «лавáр-лавáр, лимпа-лимпа» [33] Мыть-мыть, чистая-чистая. (порт.) наполнил ванну горячей водой, высыпал туда полную пачку какого-то белого порошка, размешал и потом долго мыл и тер мою кожу во всех местах при помощи губки, которую он называл «мащáлку». Губка и фрагмент коробки от белого порошка с его названием прилагается в качестве вещественного доказательства.

На этих словах Гриша взял у Марии пакет, из которого извлек пресловутую советскую «холостяцкую» мочалку с двумя белыми лямками и кусок от упаковки загадочного порошка, на котором читалось по-русски: «“Дарья”, стиральный порошок. Стирает чисто и придает блеск!». – Потом камарада Мищща трахал меня до половины седьмого утра следующего дня, иногда повторяя что-то на своем языке, насколько я могла запомнить: «будит-будит трубащиста, щиста-щиста-щиста-щиста» и еще дважды заставлял меня купаться в уже холодной ванне. Когда Мищща заснул, я ушла из отеля. Больше мы не виделись, хотя я трижды, но без всякого результата пыталась встретить его у ворот военной миссии, где он работает. На следующий день после того свидания с камарада Протáссиу я вся покрылась пятнами и крупными прыщами неизвестной мне и моим докторам болезни, от которой не могу до конца освободиться до сих пор…

Глядя все это время на подполковника Советской армии, еще несколько минут назад грозного и недоступного, а теперь жалкого и тщедушного, Олег сначала тихо поражался этой трансформации, а потом уже едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Григорий тем временем продолжал играть свою роль одновременно общественного обвинителя и защитника невинно пострадавшей молодой особы, и ему было не до смеха. Видя, что Протасов, похоже, сегодня не произнесет уже ни слова, а к концу дня просто, как говорится, нарежется до потери пульса, Соболев оставил ему на столе зачитанное только что заявление Марии с пометкой «копия» в правом верхнем углу. Затем он медленно, так чтобы начфин успевал фокусировать взгляд на его действиях, забрал со стола папку с делом Олега, для убедительности потряс ею в воздухе перед красным, хоть прикуривай, лицом финансиста и тихо, на цыпочках, увлекая за собой Хайдарова и девушку, вышел вон из кабинета…