Алексей Кожевников - На Великой лётной тропе

Но Флегонт все же остерегался и поскорей уходил. За гостеприимство расплачивался иногда колечками, иногда сподручной починкой ведер, чайников, котелков, капканов.

Зима принудила Флегонта остановиться на заимке неподалеку от большого села. Одинокую, тихую, среди густых елей, он посчитал ее безопасней шумного скопища домов и юрт на поляне, откуда широко разливался собачий лай.

На стук в дверь из домушки повелительно крикнули:

— Можно! Живей!

Вместе с Флегонтом, даже обогнав его, в домушку ворвался клуб седого морозного воздуха.

— Кому сказано — живей! — еще громыхнул тот же голос.

После необъятной тайги избушка показалась Флегонту тесной, низенькой, чуть побольше собачьей конуры. Он невольно растерялся, присклонил голову, попятился к двери. В трех шагах от него за столом сидел одетый по-якутски, но с русским лицом, бородатый мужик. Перед ним на столе лежали хлеб и рыба.

— Чего топчешься! Садись! — сказал этот мужик Флегонту. — Вон к печке на лавку. Промерз, чай!

— Да есть маленько, — признался Флегонт.

— Вижу, как маленько. Кто будешь?

— Прохожий.

— Откуда?

— Из соседнего села.

— Куда путь держишь?

— В другое село.

— Понятно. Есть хочешь?

— Не откажусь.

— Тогда мой руки — и за стол.

Хозяин нарезал Флегонту горку пшеничного хлеба и столько же вяленой рыбы кеты. Флегонт особо сильно навалился на хлеб, он не видал его больше трех месяцев.. Хозяин похаживал по избушке, поглядывал на гостя и поваркивал невнятно:

— Кажется, всех знаю в тех селах, а такого не видывал…

И по оборванной одежде, и по жадности, с какой ел, и по худобе тела он догадывался, что гость из беглых, долго шел по тайге, голодал. Разговор о соседних селах только отговорка.

Когда Флегонт наелся, поблагодарил и перешел на скамейку возле печки, хозяин сел рядом с ним и сказал:

— Правильно, парень, сделал, что зашел ко мне, правильно. Я вижу тебя насквозь. Но я не продам тебя, как другие, нет, не продам. Я купец, торгаш, верно, мое дело — пушнина, рыба, а ты не мой товар. Говори честно: куда бежишь?

— На Урал.

— И опять же правильно, по одной дороге со мной. На днях идет мой обоз с пушниной и рыбой, идет в твою сторону. Могу взять тебя возчиком. С лошадьми обходиться умеешь?

— Перековал не одну сотню. Я кузнец.

— Вот и поедешь сразу кузнецом и возчиком. Хорошо заработаешь и к Уралу подвигнешься изрядно, на целую тыщу верст.

За работу купец обещал зимнюю одежду с головы до пят, готовую пищу и тридцать рублей наличными. Флегонт подумал: «И для меня есть счастье». — и согласился. Беспокоило одно: «Не продал бы купец, когда стану ненадобен ему». Купец тоже считал, что ему повезло, такой, как Флегонт, самый надежный: тянуть хозяйскою кладь и убегать с ней ему не резон, ему не надо оплачивать обратную дорогу, как прочим, кроме того, при обозе будет свой кузнец.

Флегонт подковал всех лошадей, назначенных в обоз, пересмотрел и укрепил все нужные сани. Четырнадцать возов с пушниной и дорогой рыбой отправились через тайгу в сибирские города. Провожая обоз, купец перекрестил вслед каждую упряжку, затем сел в крытый возок, запряженный парой. Каждый ямщик правил двумя упряжками, а хозяин стерег весь обоз, как петух свое куриное стадо, ехал то впереди, то позади, то пропускал мимо себя, то обгонял. Особо зорко следил за тем, чтобы возчики шли пешком возле подвод, а не катились на них. Подводы и без возчиков были нагружены так, что лошади еле-еле тянули их, а в некоторые горки приходилось каждый воз поднимать парой.

Ехали медленно, трудно, часто прокладывая вновь малоезжую таежную дорогу, заваленную буреломом. Лошади были местной, якутской породы, низкорослые, сухопарые. И в то же время удивительные создания. Рождались они ранней весной, еще по снегу, под открытым небом, сразу же, без всякой помощи, становились на ноги, находили у матки молоко. Осенью, почуяв в себе новое потомство, матки отталкивали их, и они целиком переходили на подножный корм, на всю жизнь. И в самые жестокие якутские морозы, пурги, гололеды хозяева не давали им ни корма, ни питья, ни крыши. И тут, в обозе, после целого дня тяжелой работы возчик только снимал с лошаденок хомут и отпускал их «копытить». И они ухитрялись наедаться старой, жухлой травой, погребенной сугробами снега.

Флегонт впервые видел такую каторжную жизнь. Было непонятно, удивительно, почему лошаденки не взбунтуются и не разбегутся, почему слушаются хозяев, от которых получают одну тяготу.