Вениамин Шалагинов - Конец атамана Анненкова

И людям пришло на память - в полуверсте от песочка, зимой анненковцы топили в Иртыше пленных красногвардейцев. Мальчишка-смертник, завидев в дыму меж кострами черную воду в проруби, мгновенно обхватил зазевавшегося атаманца и рухнул с ним в ледовую могилу.

Выслушав доклад начальника конного разъездз, что обнаружил на Иртыше мертвые тела, Анненков раздраженно фыркнул, переспросил:

- Хоронить с воинскими почестями? Кого ж это? Он глядел мимо начальника разъезда, остро, с недоброй издевкой. - Геройскую партию в этой игре сделал красногвардеец, но это же враг… Атаманца? Вареного петуха? Столкните его обратно в воду, он еще не доплыл до своего креста!…

Анненков, этот ревнивый и зоркий царек, мало с кем деливший власть по управлению своей богатой деспотией, все чаще и чаще убеждался в том, что настоящего мужества в его гонимой страхом орде не было и в помине.

Оно было на стороне красных.

…Аллюр три креста, и конники, качнув пиками над земляным валом, вламываются в деревню. Стоверстная линия обороны лепсинских крестьян пробита с марша, и казак в черкеске уже рубит над крышей дома древко красного флага. Но флаг не падает, падает казак 12.

Озадаченность - вот чувство, которое охватывает в первые минуты лавину анненковцев. Что это? Откуда? Осажденные сами делают порох, сами делают пушки, у них древние берданы, а не винтовки, почти нет скорострельного оружия, и вдруг - стена. Стена смерти. Чувство озадаченности сменяется паникой. Участники набега бросают на ходу кольты и сантетьены, ящики с патронами, раненых и в ту же брешь на том же аллюре уходят в степь. Сбитая пулей папаха атамана поднята красными на пике и в назидание врагу укреплена в лопухах и крапиве рядом с огородным пугалом.

Проиграв бой за Андреевку, Анненков наутро распорядился доставить к нему пленного, сбившего с него пулей папаху. Спросил: кто, откуда - и, поманив через окно шедшего мимо трубача, приказал:

- Отведешь за конюшню и зарубишь.

Лег рядом с красным и анненковский корнет Русанов, имевший неосторожность сочинить и прочесть товарищам насмешливое четверостишие о проигранной в бою атаманской папахе.

Но внутреннего голоса заглушить не удалось.

В последнем слове Анненков говорил:

- Несмотря на то, что элементы победы были в наших руках, что у нас была армия более сильная, с более опытным командным составом, мы лучше снабжались, нас поддерживали союзники - морально, материально, живой силой - и все-таки мы были разбиты Красной Армией, испытывавшей недостаток в командном составе, недостаточно сформированной, раздетой и, казалось, менее боеспособной. Нас разбили, как я понимаю сейчас, потому, что у них была вера в то, за что они боролись. В нашей армии этой веры не было…

Так говорил подсудимый Анненков.

Атаман Анненков думал иначе.

Проигрыш набега он объяснял чисто военными просчетами и проникновением в его отряд «красных гусар» - голубых либо черных по цвету башлыков и мундиров, красных по убеждениям, по цели в жизни.

Осадив лепсинцев в их главной цитадели, сохранившей себя в книге истории под именем Черкасской обороны, он писал в то время своему другу:

«Я хочу сосредоточить хороший кулак и ударить так, чтобы не было осечки».

И тут же:

«Кстати скажу, оружия мы получили достаточно, так что я сформировал 2-й киргизский полк и имею оружия еще в запасе. Патронов полковник Никитин привез один миллион, Семенов выслал пятьсот тысяч снарядов».

Между тем осажденные считали патроны штуками и стреляли только тогда, когда нельзя было не стрелять.

Но и не стреляя, торжествовали победы: флаг цвета крови на древке с отметинами казачьей шашки стоял гордо на гордой высоте и был виден по ту и по другую сторону земляного вала. Флаг звал к себе.

Вот что было в одном из приказов Анненкова:

«В ночь на 29 мая гусары 2-го эскадрона полка черных гусар Петр Порозов, Иван Парубец, Надточий и Никитин из села Майского перебежали на сторону большевиков. По данным, добытым дознанием, произведенным по этому делу, видно, что крестьянин села Майского Лепсинского уезда Иван Шиба, 27 лет, настроенный враждебно к существующему правительственному и государственному строю России, подговорил гусар к побегу и способствовал этому побегу. Кроме того, это же лицо, то есть Иван Шиба, позволяло себе в присутствии партизан и частных лиц произносить дерзкие, неодобрительные и клеветнические отзывы о правительстве, его действиях и распоряжениях».